Сверхдержава - Брайан У. Олдисс Страница 30

— Что, совесть проснулась? Ты ушёл, не сказав ни слова! Из-за тебя Дэниел буквально вышвырнул меня из нашего дома в Лондоне.

Франкель молчал и не смотрел на неё. Боялся встретиться глазами.

— Он нашёл пачку твоих писем. Вот что случилось!

— Зачем же ты хранила эти треклятые письма? — воскликнул ошеломлённый Вольфганг. Он помнил их содержание. Все шесть или семь лет общения после каждой встречи он, смакуя, описывал в подробностях их сексуальные взаимоотношения. Не то что он был полностью предан Лене, но это походило на любовь.

— Господи! Почему же ты не сожгла их?

— Женщины — слабые создания. Всегда храним любовные письма.

Он взял поднос с чашками и отнёс своим притихшим коллегам, слушавшим портативный приёмник. В новостях сообщали о крупной аварии на трассе М5 с участием семнадцати машин.

Вольфганг снова подумал о ступне мёртвого ребёнка. Чей он? Кто убил его? Он сжал чашку с горячим чаем в руках, но пить не мог.

Лена стояла у стены, одной рукой опершись на ствол ружья. Тайком поглядывая на неё, Вольфганг увидел, насколько изможденной и уставшей она была. Казалось, только и ждала, когда компания покинет дом.

— Хорошо у вас тут, хозяйка! — попытался завязать беседу пилот. Лена не ответила.

С трудом пересилив себя, Вольфганг подошёл к ней и тихо произнёс:

— Ты сказала, здесь дети.

— Один, наверху. Мария, моя маленькая внучка. Да и Жози здесь. Вы, должно быть, разбудили её.

Они стояли, не отводя глаз друг от друга. Упоминание о ребёнке будто бы немного смягчило Лену.

— Помнишь Жози? Ты видел её ещё маленькой девочкой, — добавила она после паузы.

— Слышал, она стала наркоманкой.

Лена не опровергла и не подтвердила его слова.

— А мёртвый ребёнок на кухне? — отважился спросить он, не скрывая потрясения.

— Не понимаю, о чём ты. Убирайся, Вольфи, и прихвати дружков с собой.

Лицо её было непроницаемо.

— Влипла во что-то, да?

— Не твоё собачье дело! — закричала она, отвесив ему пощёчину.

Было очень больно. Вольфганг облился чаем. На шум прибежал пилот. Франкель резко опустился на стул и уверил того, что всё в порядке. Лена исчезла наверху.

Потом он сообщил друзьям, что им лучше уйти, если буря утихла.

Было около пяти вечера.

До их ушей донёсся топот ног, затем — крик ребёнка и снова беготня.

Лена сбежала вниз с расширенными от ужаса глазами.

— Вольфи, ты мне нужен! — вскрикнула она и понеслась обратно по лестнице.

Вольфганг бросился за ней. Нашёл её в маленькой комнатке без мебели. Будто на опушке леса, она стояла среди баллонов бытового газа.

— Жози исчезла. И в туалете её нет. Должно быть, вышла. Уверена, с ней что-то случилось! О боже! — Лена резко прикрыла рот рукой, будто пытаясь остановить поток слов.

— Вышла? В такую погоду?

— Да, да! Она в ужасном состоянии! Это её ребёнок умер.

Затем сорвала с гвоздика непромокаемую шляпу, нахлобучила её на голову и побежала к чёрному ходу. Сбросив засовы с двери со включённым фонариком выскочила наружу. Вольфганг побежал следом.

По-прежнему завывал ветер. Забрезжил рассвет. Рассеянные облака на западе озарились бледным солнечным светом. По пути Лена криками пыталась рассказать вкратце, каких бед натерпелась с Жози после того, как отец отказался от девочки. Хотя они бежали рядом, Вольфганг не мог толком разобрать слов. Но услышал, что Лена считает всё случившееся с ними Божьей карой, расплатой за грехи, а потому проорал в ответ, что ей не следует верить старомодной чуши. До конца не расслышав, женщина крикнула, что именно сейчас это и происходит.

Их трепало штормовым ветром, поливало дождём, что казалось особенно мерзким после пребывания в тёплом доме.

Словно повинуясь интуиции, Лена бежала в сторону сарая, выкрикивая имя дочери. Луч фонаря призраком метался по просмоленным стенам. От порывов ветра одна из дверей непрерывно хлопала.

Они вбежали внутрь.

Жози висела на перекладине на верёвке, обмотанной вокруг шеи. Ноги в десяти сантиметрах от пола. Отброшенный в сторону деревянный ящик. На полу — свалившийся с ноги ботинок. Сено, разбросанное вокруг.

— О нет, Джозефина! Только не моя драгоценная дочь! Не может быть! Господи Боже! Только не это!

Но ничего не попишешь. Вольфи достал нож, перерезал верёвку. Лена мёртвой хваткой вцепилась в неподвижное тело, содрогаясь от рыданий.

Десять минут шестого. Наступающий рассвет яростно окрасил алым цветом небо над Атлантическим океаном по всему ирландскому побережью.

В шкафу, в ожидании нового рабочего дня, андроиды по обыкновению беседовали.

— Видел в магазине плачущую малютку на руках у женщины.

— Она вырастет в человека.

— Зачем лить слёзы?

— В теории, как раз потому, что знает о своём будущем превращении.

— Сколько они растут?

— Болезненный процесс. А нам повезло. Боли не чувствуем.

— Малышей берут из больницы?

— Нет, они выходят из женщин.

— Да что ты говоришь!

— Производится какая-то операция и ребёнка достают изнутри.

— Впервые слышу!

— Женщина раскрывается.

— Нарочно пытаешься шутить как люди!

— Теория гласит, дитя появляется из её тела.

— Ты явно перегрелся. Я доложу.

Океан стремился к земле в рассветных лучах. Движение водных масс ускорялось, дул ураганный ветер. Чем ближе к берегам — тем выше. У отмелей континентального шельфа вал стал менять цвет — от тёмно-зелёного и серого до оттенков жёлтого, при этом оставаясь угрожающе тёмным, достигнув уже нескольких сотен метров. За ним следовали волны поменьше.

Перед цунами расступились прибрежные воды, чтобы затем присоединиться к нему. Вода с колоссальной мощью и чудовищным грохотом перехлестнула через Ирландские рифы и накрыла землю.

Людей, осмелившихся остаться на местах, наблюдавших из домов и машин, смыло как солому. Вода подхватывала их тела и тащила вперёд, разрывая на части. Бурлящий океан поглотил всё.

Эсма Дё Бурсей и Карим Шахарти жили в своём собственном мирке. Никаких источников новостей. Только они и их идеальная любовь. Совершенное чувство, несмотря на разное строение тел, различный цвет кожи и разные религии. То, что сначала могло разъединить их, теперь сплотило.

Уже два дня прошло с тех пор, как Эсма ходила за покупками в местный магазинчик. Они терпеть не могли расставания, но еды почти не осталось.