Священный огонь - Брюс Стерлинг Страница 30

На третий день Ульрих посадил ее в украденную машину, с ней была вместительная сумка, доверху набитая разными вещами. Они выехали из города в направлении Штутгарта. Майа надела свой жакет, теплые облегающие спортивные брюки и шикарные краденые кроссовки. На ней был новый парик, пышный и белокурый. На шее яркий красивый шарф. Надела темные очки. Румяна, тушь, наклеенные ресницы, губная помада, корсет, наманикюренные ногти на руках и ногах. Крем для ног, питательный крем и крем тональный, духи помогли ей вновь почувствовать себя той, что была внутри нее, той, кого звали Миа. Когда это ощущение окрепло, она поняла, что может смело действовать.

День выдался холодный и дождливый.

— Эту тачку спер мой приятель, — сказал Ульрих. — Кое-что в ней починил. Конечно, я бы мог нанять машину вполне законным путем, но подумал о нашем грузе и цели поездки. Меня немного беспокоит маршрут — все эти задворки и окольные пути. Вдруг им взбредет в голову исследовать память машины. Так что краденый глупый драндулет для нас безопаснее.

— Naturtich.

Он был таким забавным. Она очень скоро к нему привыкла. Секс с Ульрихом каждый раз был словно потеря девственности. Она испытывала то же неявное презрение к партнеру и ту же скрытую победоносную радость от расставания с собственным детством. Секс походил на сон, смешной, причудливый, с полезным набором упражнений. Будто внутри нее одно громоздилось на другое. Секс обострял чувство одиночества, и, когда все кончалось, обогатив ее опыт, ей хотелось с облегчением вздохнуть. Стоило им заняться любовью, как Майа не могла избавиться от ощущения, словно у нее меняется кожа. Они провели вместе три дня, и это случилось раз десять. Словно весь прожитый опыт был отменен и она обновилась, как змея, которая сбросила кожу.

— Если бы мне удалось разобрать эту штуковину, потом собрать ее своими руками, а потом ездить на ней, — задумчиво произнес Ульрих. Они проезжали через старые мунхенские пригороды, постепенно исчезающие из виду. — Такая работа возбуждает.

— Под машинами людей погибает больше, чем на войне.

— Да, постоянно твердят о массе смертельных случаев. Как будто смертельные случаи — это единственное событие в жизни… Наше приключение наверняка должно тебя заинтересовать. Ты увидишь настоящих анархистов.

Машина выехала на автобан и понеслась с невероятной скоростью. Другие автомобили мчались столь же бесшумно и стремительно, вытянувшись прямой линией. Они летели разноцветными смазанными пятнами. Часто попадались спящие и читающие пассажиры.

— У государства есть враги?

— Конечно! Множество! Бесчисленные орды! Самые разные отказники, диссиденты! Амиши. Анархисты. Андаманцы. Австралийские аборигены. Несколько племен афганцев. Какие-то американские индейцы. И это только на букву «А».

— Да уж! — задумчиво проговорила Майа.

— Ты не должна думать, будто любого человека можно подкупить или умилостивить несколькими лишними годами ничтожной жизни.

— Пятьюдесятью или шестьюдесятью. Для точного счета.

— Это значительный подкуп, — признал Ульрих. — Но в мире много людей, не желающих подчиняться и объединяться. Они не подчиняются официальным медицинским законам. Живут вне общества.

— Я слышала про амишей. Они не вне закона. Некоторые восхищаются ими. Отдают должное их искренности и простоте. К тому же они по-прежнему возделывают землю. Кое-кто находит это очень трогательным.

Ульрих по обыкновению был в замшевом костюме. Он нервно вскинул руку с залатанным локтем:

— Да, таков дешевый способ завоевать популярность. Общество превратило их в поп-звезд. Такой порочный способ взаимопонимания. Они делают из вас образцовый экземпляр своего культурного зоопарка. А после хвастаются своей так называемой терпимостью и при этом, конечно, уничтожают истинную контркультуру.

Майа постучала по наушнику:

— Думаю, что мой переводчик уловил оттенки твоей речи, но смысла в ней немного.

— Я говорю о свободе и только о ней! О способах пользоваться свободой и сохранять ее, о личной свободе. О возможности жить как хочется, быть изгоем.

Она обдумала его слова.

— Возможно, тебе удастся заполучить эту свободу на несколько лет. Но более осмотрительные люди переживут тебя и окажутся в выигрыше.

— А это мы еще посмотрим. Общество было создано для стариков, но сам режим совсем не так стар. По правде сказать, эта кучка ничтожных трусов опутала весь мир кустарным камуфляжем. Они думают, что создали режим на тысячу лет. Амиши были амишами и четыреста лет тому назад. Любопытно поглядеть, переживут ли амишей эти жалкие бабуськи и дедки.

На горизонте замаячили башни Штутгарта. Эти громадные небоскребы были облицованы чешуйчатым изразцом. Издалека они походили на огромных рыб. Верхушки башен испускали струи чистейшего пара, и его очаровательные маленькие белые облачка веяли над каждым зданием. Присмотревшись пристальнее, можно было заметить, что стены башен дышат. Они сжимались и поблескивали.

— Я даже не представляла себе, что Штутгарт так напоминает Индианаполис, — сказала Майа.

— А ты бывала в Индианаполисе?

— Через телеприсутствие.

— А, ну да.

Она окинула взглядом далекие башни и вздохнула:

— Говорят, что Штутгарт — крупнейший мировой центр искусств.

— Да, — неторопливо отозвался Ульрих. — Штутгарт весь искусственный.

Город опоясывали зеленые холмы, сложенные из камней прежних разрушенных штутгартских построек. Штутгарт тяжело пострадал в сороковые годы, во время эпидемий. Большая часть города сгорела дотла, после того как его покинули перепуганные жители. Оставшиеся в живых горожане вернулись, население увеличилось, и последствия этой страшной заразы постепенно ушли в прошлое. В застойные пятидесятые и шестидесятые годы, когда мир захлестнуло увлечение мистикой, Штутгарт был полностью перестроен. Архитекторов нового города не связывали никакие воспоминания, и они, засучив рукава, с рвением принялись возводить биомодернистские памятники новой культурной эпохи. В ту пору люди часто старались доказать себе, что, уж если им удалось выжить, они вправе перестраивать все, что было создано в прошлые века, и рьяно отстаивали свою точку зрения.

Машина выехала с автобана. Дождь прошел, и на небе показалось бледное зимнее солнце. На склонах холмов стояли молодые каштаны без листьев, у их подножий живописно грудились обломки старых кирпичей и куски засохшего бетона.

Они припарковались и вышли из машины. Ульрих не стал глушить мотор — автомобиль мог притормозить сам, услышав голос нового хозяина.

— Машине лучше стоять в стороне от шоссе, где-нибудь в укромном месте, — пояснил Ульрих, спрятав под рубашку сотовый телефон. — Мы не станем парковаться на виду у всех.

Они поднялись на холм, пройдя через рощицу. По пути им встретились двое в коричневых комбинированных кожаных пальто, лица заросли темными бородами, металлические цепи на шее и серьги в ушах. Они сидели под большим зонтом на складных стульях за маленьким плетеным столом. Один из них методично фотографировал всех прохожих. Второй болтал по телефону на языке, который Майа так и не могла разобрать. Он говорил, кивал головой и улыбался, размахивая палкой длиной около метра. Палка была отлично отполированная, тяжелая, очень крепкая. Похоже, она успела погулять по многим спинам, а может, и размозжила не одну голову. Оба стража порядка ограничились короткими кивками, когда Ульрих и Майа проследовали мимо и взобрались на холм. По лесному склону между деревьями прогуливалась толпа. Среди них попадались смуглолицые люди, которые не обращали на чистую праздную публику внимания, громко приветствовали друг друга и неприлично громко смеялись.