Между двумя мирами - Олеся Шеллина Страница 30

По последней строчке я провел пальцем. Скорее бы свадьба. Встав из-за стола, я подошел к окну, за которым простиралась ночь. В темноте отразилось мое лицо, а того, что происходит сейчас на улице я не увидел. Оглянувшись на стол, я только покачал головой. Еще несколько писем нужно разобрать, прежде чем отправляться спать. Завтра предстоит тяжелый день, собственно, как и предыдущий. Как и все дни с тех самых пор, как мы вошли в Данциг. Ласси просто на роду написано, во всех параллельных вселенных брать этот город, при поддержке флота. Кстати, в этот раз обошлось без длительной осады. Город взяли примерно как шведы Даугавгривскую крепость, в которой они окопались, так что Фридриху придется повозиться, прежде, чем выковырять их оттуда, а выковыривать придется, иначе никак не продвинешься дальше, постоянно ожидая удара в спину. Завтра мы выдвигаемся, предварительно разделив прибывшие войска так, как это было задумано изначально.

В благодарность за хорошо проделанную работу, я наградил Остермана. Сделал его генерал-губернатором Курляндии. Он был так рад, так рад… Едва не на коленях ползал, просил вернуть его в золотари. Но я был в тот день просто неприлично щедр.

Первое, что ему было поручено, это привести новую территорию к присяге. И начать с дворянства. А также ввести в обязательном порядке в школах изучение русского языка. А также открыть неограниченный доступ в бывшее герцогство православного духовенства с их начальными церковными школами для ребятишек любых сословий. Также было введение законов Российской империи и судебного производства. Единственным послаблением, на которое пришлось пойти – это оставить Курляндию, как и другие прибалтийские страны, вошедшие в состав империи еще при деде без крепости крестьян, ни о каких других речи быть не могло. Но Курляндия – это полбеды. Тем более, что здесь в Данциге проживал последний живой представитель Кеттлеров, исконных герцогов Курляндии, который случайно падение города не пережил. Вот так, бывает. Война, что теперь сделаешь. Фердинанд Кеттлер не просто погиб, пытаясь спастись бегством на своей яхте, и случайно, действительно случайно попав под обстрел пушек фрегата «Стремительный», который палил в белый свет, как в копеечку, не слишком разбираясь, кто там чешет мимо на всех парусах. Когда разобрались, помочь герцогу было уже нечем. А назначать нового, и кого-то награждать этим титулом я не стал, обойдутся. Я вообще уже прослыл очень прижимистым монархом, который очень на своих приближенных экономил. Вот напраслину наводят на меня, надо бы Юдину задание дать, журналистское расследование провести, и найти того, кто про меня так нехорошо говорит. Вот если бы я кормил того же Петьку за обедом корочкой хлеба и водой ее давал запивать, да еще щи из крапивы предлагал – вот тогда, да, тогда экономия была бы налицо. А так, напраслину наводят, узнаю кто, лично рыло начищу. Но как бы там ни было, Кеттлер погиб, не оставив наследника. Род пресекся, Курляндия моя по праву победителя, без вариантов и операций «найденный наследник». Ну а дальше что с этим регионом будет, поживем – увидим.

Напрягало молчание Пруссии. Фридрих-Вильгельм вообще себя никак не проявлял. А вот польская шляхта и магнаты после взятия Данцига словно осознали то, что война пришла к ним в дом, и принялись в спешном порядке подтягивать войска, собирая очень даже внушительную армию для обороны. Я тоже не сидел сложа руки, прекрасно осознавая, что Данциг с наскока удалось заполучить только потому, что все делалось быстро. После победы над Браницким и его пленения поляки растерялись, тем более что их союзники в Речи Посполитой вовсе не спешили прийти к ним на помощь. Я, конечно же, понимал, что литовцы оценивают сложившуюся обстановку, но нет-нет, да и приходили на ум анекдоты из далекого будущего о некой тормознутости прибалтов.

Тряхнув головой и подмигнув парню, отражающемуся в стекле, я подошел к столу и поднял письмо Шереметьева, где он подробно описывал явление иезуитского священника ко двору Аннушки. Это было странно. Я никак не мог поверить в то, что Ватикан обиделся на то, что я попер его прихвостней из России. Они действовали слишком грубо, пытались провести практически рейдерский захват, и что, мне нужно было проглотить подобное? Про пап можно много говорить, но идиотов среди них отродясь не было, слишком большая конкуренция. Не успеешь оглянуться, как тебя сожрут с потрохами и даже не поморщатся. Именно поэтому я сомневался насчет прямого вмешательства иезуитов в мои дела. Это было бы слишком примитивно, несмотря на истинно иезуитский стиль ведения провокаций против меня. К слову, а ведь действительно – против меня. Россия, если и пострадает в следствие моего проигрыша, то незначительно. Так что – нет, это чья-то личная инициатива. И кому я мог так сильно нагадить? Вообще-то варианты имеются, но, чтобы убедиться, нужно посмотреть в глаза этому иезуиту, который по данным, нарытым Шереметьевым, в Варшаве окопался. Его имя мне ни о чем не говорило, но он вполне мог его сменить, когда сан принимал, у католиков подобное было принято.

— Государь, тут к тебе… — Митька замялся в дверях, видимо не зная, как обозвать внезапных посетителей. Раз охрана на входе во дворец, некогда принадлежащий Кеттлеру, пропустила, значит, эти люди относительно безопасны. Ну что же, посмотрим, кто это там ко мне на ночь глядя заявился. Мне аж интересно стало.

— Пусть войдут, да и сам присоединяйся, — Митька кивнул, отошел в сторону, пропуская перед собой весьма колоритную компанию. Два статных бородача, в добротной, но не сказать, что очень дорогой одежде и трое православных священников. Интересненько. Они остановились напротив меня и молчали. Я тоже молча рассматривал их, пытаясь понять, кто это? Наконец, один из бородачей стянул шапку и неуклюже поклонился.

— Приветствуем тебя, государь. Мое имя Тихон Шигай, сын Петров. Когда-то мы были солью земли Червоной Руси, сейчас берущей название по имени князя великого Даниила Галицкого. И когда-то твое звание носило присказку о княжестве над этой землей.

— Хм, — а ведь не поспоришь, но это как-то… странно. — А остальные твои спутники не хотят представиться, Тихон Петрович? — я указал на кресла, расставленные недалеко от стола. — Рассаживайтесь, в ногах правды нет, — и сам сел за столом, пристально разглядывая каждого из своих ночных гостей.

Священники степенно сели, после них уселся Тихон и второй бородач. Только после этого Тихон, который, похоже, за старшего здесь был, начал тихо говорить.