К вопросу о циклотации - Борис Стругацкий Страница 3

– Знаю, – перебил Алексей со вздохом, – я уж познакомился… – …и этот… Цицин Андрей – геолог, мы с ним пол-Тибета прошли…

– Что, познакомился уже? Когда это ты успел? – удивился Вальцев, вытаскивая из портсигара папиросу.

Алексей рассказал о битве за колючей изгородью. Вальцев с отвращением курил, неохотно улыбался.

– Повезло тебе, – сказал он и снова повалился, задрал ноги на спинку, – если б не Сашка – конец бы твоим приключениям…

Алексей взял полотенце и пошел мыться.

– Левка, открыть форточку надо… – начал он, входя в номер, но Вальцева уже не было. Алексей поднял штору, открыл окно, подивился еще раз густоте табачного дыма и стал прибирать на столе. Засунул в тумбочку толстый том «Электроники» и пачку каких-то технических журналов с унылыми обложками, повесил на гвоздь вальцевский шлем, вытряхнул мусор из карандашницы, собрал в тарелку окурки, аккуратно разложенные по краям стола и, проклиная Вальцева, который на днях расколол пепельницу, объясняя преимущества атомного топлива перед химическим, пошел и помыл тарелку. На столе оставалась еще куча исписанных листков – Вальцев писал статью.

Алексей начал собирать их и вдруг увидел свое имя. «…И это не твое дело. Алексей – замечательный человек, не тебе его судить, и если б ты только знал, как мне надоели все эти твои…»

Алексей побагровел, поспешно отбросил листки и сел на кровать. Фу ты, черт, как неудобно получилось… Тонкий женский почерк, это, наверное, от Маши… Черт дернул лезть в эти листки… Алексей расстроенно закурил и, стараясь не глядеть в сторону стола, принялся подметать пол. Неприятная это штука – личная жизнь. Ну, кажется, все уже хорошо: замечательный парень, прекрасный работник, любят его все – славный, веселый, жизнерадостный, известный ученый, и – приходит женщина… Он ее, видно, здорово любит… Несмотря ни на что…

Но и красива же! Алексей вспомнил изящный профиль женщины в черном платье на фотографии. Гордая красота!

Вошел хмурый Вальцев, посмотрел на Алексея.

– Лопать будешь?

Подошел к столу, резким движением собрал бумаги, запихнул в ящик. Несколько листков упало на пол. Он подобрал их, бегло просмотрел, бросил на стол.

– Пойдем к Ершову – там собираются сегодня все наши, – выпьем. Завтра выходной – отоспимся.

– Денег нет, – нерешительно сказал Алексей.

– Не говори ерунды, – разозлился Вальцев.

– Да нет… Понимаешь, неудобно вроде…

– Чтот-т-ты… Пошли. Пошли, не искушай…

– Да ну, незнакомые люди, что я там буду… – отбивался Алексей.

– Не искушай, говорю!.. – Вальцев поволок его к двери, поддал коленом. – Денег у него нет!.. Ступай, ступай ножками, а то вот придам начальную скорость – до Москвы не остановишься!

Они пошли вдоль длинного коридора. Гостиница-общежитие при Большом Северном ракетодроме начинала субботний вечер. Из-за стеклянной двери красного уголка доносились стук и лихие возгласы – там играли в пинг-понг. Прошел навстречу Зорин в полосатой пижаме, держа за ручку мальчугана в панаме, волочившего на веревке толстого белого кота. Кот сопротивлялся с молчаливым остервенением. У дверей пятого номера курил унылый молодой человек с пепельницей в руках. Ему не разрешали курить в комнате. Выскочили из-за поворота две хорошенькие нарядные девушки, наткнулись на Алексея, прыснули, застучали высокими каблуками вниз по лестнице в общий зал, откуда доносились звуки, напоминающие пластинку с массовой сценой из «Князя Игоря», пущенную наоборот. Группа плечистых парней радостно хохотала вокруг очкастого с пышной шевелюрой: пышная шевелюра рассказывала анекдоты о пассажире, ехавшем на верхней полке. Из раскрытых дверей какого-то номера плыл табачный дым и звали Витю. Потом хор грянул популярную мелодию «Взвейтесь соколы орлами…».

Алексею вдруг стало очень весело и хорошо. Он засмеялся и стукнул Вальцева по спине:

– Да не грусти ты, старый сундук! Сейчас выпьем, попоем… Как там у вас – принято петь в компании?

Вальцев усмехнулся и сказал, что время покажет. Они поднялись на третий этаж и, не постучав, вошли в номер, на двери которого висело изображение черепа со скрещенными костями и с надписью: «Стучите!» Череп был изображен очень хорошо, но повешен вверх ногами.

Номер был большой – на трех человек, посередине стоял стол, на котором красовались бутылки, тарелка с нарезанной колбасой, полосатый носок, куча ножей и вилок, тазик с водой и зеркало. Перед зеркалом, неестественно выпятив челюсть, сидел молодой человек, покрытый сверкающей пеной. Он скосил глаза на пришедших, невнятно проговорил: «Привет!» – и, ужасно исказив лицо, принялся рассматривать себя в зеркале, вытянув шею, обмотанную махровым полотенцем. На столике у окна другой молодой человек в пестром шерстяном свитере резал хлеб, укладывая его в большую фотографическую кювету. При этом он жевал огурец, пел про черные глаза, двигал бедрами и играл в шахматы сразу на двух досках с двумя другими молодыми людьми, из которых один оказался Сашей Бирским, а другой – тем самым веселым пилотом в ярчайшем шарфе, которого Алексей видел несколько дней назад на ракетодроме.

Молодой человек в шерстяном свитере обернулся, проглотил огурец и весело проговорил, обращаясь к Вальцеву:

– Представь, Лев Николаевич, представь капитана!

Знакомясь, он крепко пожал Алексею руку, отрекомендовался Андреем Цициным, отметил, что будет чертовски рад иметь такого спутника, немедленно перешел на «ты», потребовал, чтобы убрали со стола полосатый носок, посоветовал Вальцеву не сходя с места побриться под угрозой немедленного уничтожения, сделал ход на обеих досках и вновь обратился к хлебу, напевая во все горло и выделывая ногами замысловатейшие па. Пожав руку веселому пилоту, который все время ласково улыбался, но имя свое сообщил крайне неразборчиво, Алексей почувствовал себя здесь совсем своим, но был несколько охлажден неприязненным кивком Бирского, проговорившего ледяным тоном: «Мы уже, кажется, знакомы». При этом Бирский осторожно ощупал лиловый синяк над глазом, может быть, впрочем, случайно. Вальцев взялся за подбородок, поскрипел щетиной, неожиданно повеселел и с криком «Ох, и напьюсь же я!..» запустил полосатым носком в бреющегося молодого человека, который в этот момент брил верхнюю губу, оттянув ее книзу и придав лицу то сосредоточенное выражение, которое бывает только у бреющихся людей и у школьников, когда они ловят муху во время урока. Молодой человек взял тазик и стремительно направился к Вальцеву, предварительно сообщив, что он просто не знает, что с ним сделает. Вальцеву же это было, по-видимому, очень хорошо известно, потому что он обратился в бегство, крича, что это несправедливо, что так можно бриться и до бесконечности, потому что при таких темпах, пока бреешь левую щеку, успевает вырасти борода на правой, и чтобы его преследователь побоялся бога. На это преследователь резонно ответил, что бога нет, и пошел умываться, а Вальцев занялся бритьем.

Алексей взялся откупоривать бутылки, веселый пилот проиграл партию и начал вскрывать консервы, Бирский, схватившись за волосы, повис над доской, окончательно погибнув для общества, как отметил Вальцев, повеселевший и взмыленный Андрей Цицин громко мечтал о закуске…