Книга секретов - Жаклин Уэст Страница 3

– Твоя бабушка не замечала никаких… признаков Аннабель? – прошептала Олив.

Резерфорд с безмятежным видом покачал головой. Даже секунду спустя, когда скомканная пластиковая обертка стукнула его по голове, он был столь же безмятежен.

– Нет. Никаких следов ее присутствия, – сообщил он. Мальчишки за соседним столиком тем временем с победным видом хлопнули друг друга по ладоням и мерзко захихикали. – И к тому же бабушка наложила на твой дом защитные чары: это не позволит войти в него никому, кто не получит приглашения изнутри. На нашем доме такие же; эти чары известны со Средних веков, когда они применялись для защиты замков и крепостей, и потому не подходят для охраны открытых пространств. Тем не менее, они все еще весьма эффективны.

Заметив, что глаза Олив затуманиваются, Резерфорд сменил тему:

– Ты уже слышала о миссис Нивенс?

Олив чуть не поперхнулась сэндвичем. Она оглянулась, чтобы убедиться, что никто этого не услышал.

– А что я должна была слышать?

– Полиция признала ее пропавшей без вести. Они и дом обыскали, и все вокруг. Теперь там все опечатано, и его держат его наблюдением.

Олив отложила сэндвич.

– Вряд ли они выяснят, что на самом деле произошло. Как думаешь?

Резерфорд поднял бровь.

– Ты имеешь в виду, выяснят ли они, что миссис Нивенс на самом деле была волшебным портретом в услужении у семейки мертвых злых волшебников, одна из которых и погубила ее? – Выражение его лица вновь стало прежним. – Думаю, что это крайне маловероятно.

– Ага. – Олив помолчала. – Уж обыскивая дом, они этого точно не выяснят. Там все такое нормальное.

Олив вновь вспомнился тот вечер, когда они с Мортоном и котами крались по жутковато тихим и чистым комнатам дома миссис Нивенс – дома, почти столетие хранившего тайну своей владелицы.

Не до конца опустевший пакет из-под молока приземлился точно в центр их столика, взорвавшись фонтаном тепловатых белых брызг. Мальчишки за соседним столиком загоготали.

– Исходя из моего личного опыта, самые «нормальные» на вид люди на самом деле и есть самые опасные, – сказал Резерфорд, утирая каплю молока с кончика носа.

До конца дня Олив вынуждена была пребывать под влиянием розовых пингвинов. На уроке химии она таращилась на полки с мензурками и пробирками, вспоминая комнату со странными банками с помутневшими стеклами, которую обнаружила под подвалом старого особняка, и пропустила мимо ушей половину первого в году домашнего задания. На уроке истории она размышляла обо всех тех людях, которых Олдос МакМартин заключил в свои картины, и так ушла в свои мысли, что не слышала, что к ней обращается учитель, пока тот не окликнул ее три раза. Но время шло, близился последний урок, и, наконец, Олив обнаружила, что поднимается на третий этаж и идет к кабинету рисования.

Олив подвинула к высокому белому столу металлическую табуретку, устроившись как можно дальше от одноклассников. И стала ждать.

И ждать.

И ждать.

– Ну и где, по-вашему, учительница? – спустя несколько минут осведомилась одна из шумных девочек с передних парт.

– Может, позвоним в канцелярию и скажем, что ее нет, – предложила самая шумная из них, которая так вертелась на стуле, что Олив не могла не заметить – и ее глаза накрашены тоже.

Но прежде чем Олив успела подумать еще хоть что-то о макияже или о том, какие люди мерзкие, или о пингвиньих штанах, за дверью класса раздался какой-то звук. Звон, топот, шелест – словно внутрь отчаянно ломился олень, запряженный в сани, сделанные из конфетных оберток. В замке зашевелился ключ.

– Да будь оно все проклято, – раздался сдавленный голос. Дверная ручка вновь задергалась, и в следующий миг дверь распахнулась, продемонстрировав стоявшую за ней женщину.

В руках у нее было полно бумажных и пластиковых пакетов, в которых, в свою очередь, полно было всяких других вещей: ершиков для трубок, солонок и еще чего-то, что напоминало останки крупной морской звезды. На шее у дамы болтались ремни, свистки на веревочках, шнурки, ручки, бусы и связки ключей, звеневшие, словно канцелярская «музыка ветра». Над пакетами во все стороны торчали длинные завитки темно-рыжих волос. Зарычав сквозь зубы, женщина сгрузила свою ношу на учительский стол и, моргая, оглядела ошарашенных учеников.

– Ну и естественно, дверь была открыта, – сообщила она, словно они уже успели начать разговор. – Вы-то все сюда попали, а у вас ключей нет.

Она заглянула в один из переполненных пакетов.

– Вот черт! Коровий череп, кажется, треснул, – вздохнув, дама обернулась к доске. – Меня зовут мисс Тидлбаум. – И она начертала нечто вроде «Мисс Ту…», переходящее затем в каракули. Шумные девчонки с передней парты так и покатились со смеху.

Мисс Тидлбаум вновь обернулась к гогочущему классу.

– Начнем сначала, – объявила она, уперев руки в бедра. Ремни, шнуры и ключи покачнулись и зазвенели. – И начнем с изображения предмета, который вы все знаете лучше всего: с себя.

Она перевернула один из пакетов, и на стол хлынул поток карандашей, акварельных палитр и коробочек с масляной пастелью; что-то отрикошетило от стола и улетело на пол.

– Можете работать всем, чем вашей душе угодно. В классе есть зеркала, бумага вон на той полке. Приступайте.

Шумно взметнув длинными юбками, мисс Тидлбаум подняла один из бумажных пакетов и поплыла к своему столу. По крайней мере, Олив думала, что это ее стол; вообще-то он был больше похож на песочный замок, только построенный из художественных принадлежностей, но где-то в глубине, возможно, находился и стол.

– Ну и к чему нам приступать? – надменным тоном спросила девочка с накрашенными глазами, ее голос звучал на грани между «не вполне вежливо» и «очень грубо».

Мисс Тидлбаум взглянула на нее поверх за́мка.

– К автопортретам. Я что, не сказала? Нет? Да. Автопортреты. Рисуйте, пишите, раскрашивайте себя. Делайте, что хотите.

Смеясь, шутя и толкаясь, класс бросился к карандашам и краскам, стараясь ухватить лучшие. Олив дождалась, пока все вернутся на места, а затем крадучись прошла через классную комнату. На учительском столе остались только два угольных карандаша и пачка мела, в основном сломанного. Олив принесла карандаши на парту и уставилась на свое отражение в маленьком круглом зеркальце.

Из зеркала на нее глядела девочка с прямыми каштановыми волосами. Ее рубашка на груди подозрительно оттопыривалась, демонстрируя очертания очень старых очков. Олив посмотрела девочке в глаза. Глаза были широко раскрытые, внимательные… и заметно испуганные.