Разбойничья злая луна - Любовь Лукина Страница 3
Разбойничья злая луна - Любовь Лукина читать онлайн бесплатно
Ар-Шарлахи надеялся вздремнуть, но тут рядом затеяли горячий и на редкость содержательный диспут о том, скольких человек мог вынести один верблюд. Тот же Ганеб, к примеру… Самым горластым спорщиком оказался старик каторжанин.
— Пятерых? — презрительно вскрикивал он. — А сорок не хочешь? Пя-те-рых!
— Да это что же они? С каторгу, что ли, были?
— А хоть бы и с каторгу!
Послышалось недоверчивое хмыканье.
— Чего ж они все сдохли, раз такие здоровые?..
— Потому и сдохли! Их же через горы вели! А что им в горах жрать? На вершинах снег один да лёд!..
— А я вот чего не пойму, — вмешался ещё один голос. — Ну ладно, здоровые они были, с каторгу, ладно… А товары-то на них как возить? Тюки, ящики…
— Н-ну… — Старик замялся, покряхтел. — Под брюхо видать, подвешивали.
— А почему не на спину?
— На спину! На спине — люди…
— В задницу заталкивали, — не подумав, проворчал Ар-Шарлахи и был изумлён взрывом хохота. Негромкая реплика легла в паузу как нельзя удачнее.
Каторжане ржали самозабвенно, с завизгом. Крикливый старикан пытался их переорать, но с тем же успехом он мог бы соперничать с рёвом песчаной бури. А тут ещё кто-то предположил, постанывая, как в таком случае этих самых верблюдов разгружали, — и хохот грянул вновь.
Посмеиваясь, подошёл хозяин, стал слушать.
— Безбожник ты!.. — заходился старикан. — Вот и видно, что в Харве учился, набрался у голорылых!.. Учёный! Да как у тебя язык повернулся?.. Про верблюдов — такое! Да на них твои предки в этот мир пришли!..
— Э! Э! Скарабеи! — встревожился хозяин. — А ну давай о чём-нибудь другом! Этак вы меня и впрямь на рудники укатаете…
Договорить он не успел, потому что в следующий миг со стороны красноватой пустыни Папалан нахлынул морок. Горизонт словно размыло, и в небе внезапно опрокинулась, зашевелила барханами невиданная зеленовато-серая пустыня. Ар-Шарлахи медленно поднялся с коврика. Он не раз читал о таком и слышал, но видел это впервые. Вокруг задвигались, вставая, испуганные каторжане. Послышались сдавленные восклицания, шумные судорожные вздохи.
— Что это?
В синевато-серых волнующихся барханах тонул странный корабль — с мачтами, но без парусов. Серый, ощетинившийся какими-то трубами… Пустыня вобрала его необычно массивное тулово так глубоко, что колёс уже не было видно. Да нет, колёс просто не было… Не было и быть не могло.
— Море, — глухо сказал Ар-Шарлахи, и в этот миг видение сгинуло. Несколько секунд все стояли не шелохнувшись и слепо смотрели в опустевшее небо над красной щебнистой равниной.
— А… а что это… море? — заикаясь, спросил подросток.
— Смерть, — жёстко бросил кто-то из каторжан. — Увидел — значит готовь полотно и рой яму…
— Без корабля — оно бы ещё ничего… — испуганно бормотал старик. — А вот с кораблём…
Подросток тихонько завыл. Мысль о скорой смерти ужаснула мальчишку.
— Да заткните ему рот кто-нибудь, — сердито сказал хозяин и резко повернулся к Ар-Шарлахи. — Дед болтает, ты в Харве учился… Должен знать… В книгах-то что об этом сказано?
Ар-Шарлахи неопределённо повёл плечом, украшенным тремя складками.
— Премудрый Гоен утверждает, что это царство мёртвых. Потому так и называется — море… Попасть туда можно только после смерти. А живым оно является лишь в миражах — как напоминание.
— А другие? — жадно спросил хозяин. — Другие что пишут?
— Ну… Андрба, например, возражает Гоену и говорит, что искупавшийся в морской воде станет бессмертным.
— Да? — с надеждой переспросил хозяин и тут же спохватился: — Постой-постой, а что толку купаться, если помер? Живым-то туда не попасть…
Ар-Шарлахи осклабился под повязкой:
— А вот об этом премудрый Андрба умалчивает…
Судья собственной тени
Полдень уже дохнул горячим ртом на маленький оазис, до сих пор по привычке именуемый тенью Ар-Мауры, а в глинобитном дворике с высокими стенами, выложенными голубыми с пунцовой прожилкой изразцами, было прохладно и сумрачно. Листва, провисающая подобно потолку, просевшему под собственной тяжестью, мерцала крупными каплями влаги. На плоских чистых камнях стояли прозрачные лужицы.
Добровольно в этот гулкий дворик старались не попадать. Это там, снаружи, на выжженных солнцем кривых улочках с их мягкой белой пылью и сухими арыками, ты мог куражиться, шуметь, строить из себя отчаянного. Здесь же, в остолбенелой тишине и прохладе, немедленно пробирал запоздалый озноб, а отчётливый, внятный звук оборвавшейся капли заставлял вздрогнуть.
Сам досточтимый Ар-Маура, в прошлом владыка, а ныне судья собственной тени, огромный, грузный, восседал, как и подобает чиновнику государя, не на коврике, а на высоком резном стуле. Один глаз судьи был презрительно прищурен, другой раскрыт широко и беспощадно. Белоснежная повязка небрежно приспущена чуть ли не до кончика горбатого мясистого носа. И хотя смотрел досточтимый исключительно на обвиняемого, каждый из свидетелей, несомненно, успел уже десять раз раскаяться в том, что ввязался в эту историю.
Владелец кофейни (стражников кликнул именно он) судорожно сглотнул и поправил свою повязку, подтянув полотно до самых глаз. Опасливо покосился на дверь и тут же, спохватившись, снова уставился на судью.
По сторонам узкой входной двери замерли два голорылых идола — стражники из предгорий. Лица — каменные. Металлические зеркала прямоугольных парадных щитов недвижны, словно не в руках их держат, а к стене прислонили. Бесстыжий всё-таки в Харве народ… Весь срам наружу, как у женщин: рот, нос… Тьфу!..
Ещё один голорылый идол возвышался у крохотного фонтанчика, тоже неподвижный, но по несколько иной причине. Государь единой Харвы, непостижимый и бессмертный Улькар, был изваян из мрамора в обычной своей позиции: гордо вздёрнутая и чуть отвёрнутая в сторону голова, в руках — пучок молний и свиток указов. И тоже весь срам наружу. Вот и поклоняйся такому…
А досточтимый Ар-Маура всё смотрел и смотрел на обвиняемого. Не то брезгливо, не то с ненавистью. Наконец вздохнул и покосился на истца, с самым преданным видом подавшегося к судейскому креслу.
— Говори… — прозвучал равнодушный хрипловатый голос.
Истец зябко повёл плечами и начал торопливо и сбивчиво:
— Досточтимому Ар-Мауре… да оценит государь его добродетели… известно… — Тут владелец кофейни кое-как совладал с собой и продолжал дрожащим от обиды голосом: — Заведение у меня, любой скажет, приличное… для достойных людей… Пришёл — значит пей, в кости играй, беседуй… А чтобы песенки петь — это вон на улицу ступай… Домой вон иди и пой…
Тут судья как бы поменял глаза: широко раскрытое око презрительно прищурилось, а прищуренное — хищно раскрылось. Истца это поразило настолько, что он осёкся на полуслове.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments