Вавилонские сестры и другие постчеловеки - Брюс Стерлинг Страница 3

Думаю, я ничего не пропустил.

– Сколько на все это потребуется времени, доктор? – спрашивает Джун.

– День на саму операцию, два – на ускоренное выздоровление, неделя на тренировки и окончательное выздоровление. Скажем, две недели самое большее.

– Отлично, – говорит Джун.

Камень чувствует, что она встает с кушетки, где сидела рядом с ним, но сам остается сидеть.

– Камень, – говорит она, положив руку ему на плечо. – Нам пора.

Но Камень не может встать, потому что слезы никак не останавливаются.

* * *

Железно-стальные каньоны Нью-Йорка, этого гордого и процветающего союза Зон свободного предпринимательства, тянутся вдаль на юг десятком оттенков холодно-голубого. Улицы, идущие с геометрической точностью, словно далекие потоки по днищам каньонов, артериально-красные. К северо-востоку от Центрального парка – черная пустошь Джункса.

Камень упивается зрелищем. Любая картинка, даже самые размытые пятна всего несколько дней назад были немыслимой драгоценностью. И вот ему преподнесли такой дар, чудесную способность превращать повседневный мир в сверкающую страну чудес – в это до сих пор не верится.

Ненадолго насытясь, Камень усилием воли переключает зрение на нормальное. Город тут же возвращается к своей обычной окраске из серо-стального, небесно-голубого и древесно-зеленого. Тем не менее зрелище остается великолепным.

Камень стоит у стеклянной стены на стопятидесятом этаже Небоскреба Цитрин, в ЗСП Уолл-стрит. Две недели здесь был его дом, из которого он не ступил ни шагу. Навещали его только медсестра, кибертерапевт и Джун. Изоляция его не тревожит. После Джункса тишина кажется благословением. И не мешает с головой погружаться в чувственную паутину красок.

Первое, что он увидел, очнувшись от наркоза, задало чудесный тон всем его вылазкам в мир зрячих: над ним склонилось улыбающееся женское лицо. Прозрачная светло-оливковая кожа, сияющие карие глаза, каскад волос цвета воронова крыла.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Джун.

– Хорошо, – ответил Камень, а потом произнес слово, в котором прежде не было надобности: – Спасибо.

Джун только небрежно взмахнула узкой рукой.

– Не благодарите меня. Не я за это плачу.

Вот тогда Камень узнал, что Джун не его «хозяйка» – она сама работает на кого-то другого. И хотя тогда она не сказала, кому Камень обязан счастливыми переменами, он вскоре догадался. Это произошло, когда из больницы его перевезли в здание, которое имело имя.

Элис Цитрин. Даже Камень о ней слышал.

Отвернувшись от окна, Камень делает несколько шагов по толстому кремовому ковру, устилающему пол в его комнатах. (Как странно двигаться так уверенно, не останавливаясь, не нашаривая, куда ступить!) Последние пятнадцать дней он провел, фанатично практикуясь с обретенным зрением. Все обещания доктора сбылись, и это казалось чудом. Сплошное упоение. К тому же его окружала истинная роскошь. Любая еда, какую он пожелает. (Хотя он удовлетворился бы и фрэком – переработанным планктоном.) Музыка, головидение и – самое ценное – общество Джун. Но ни с того ни с сего сегодня он испытывал легкое раздражение. Что же это за работа, которую он должен будет выполнять? Почему он еще не встретился с нанимателем? Он уже начинал спрашивать себя: а вдруг это какой-нибудь сверхсложный обман?

Камень останавливается перед вмонтированным в дверь стенного шкафа зеркалом в полный рост. Зеркала обладают бесконечной властью над ним, способностью раз за разом его притягивать. Неизменно послушный двойник, который имитирует все его движения, не имеет воли, помимо его собственной. И вторичный мир на заднем плане – недостижимый и безмолвный. За годы, проведенные в Джунксе, когда у него еще были глаза, Камень ни разу не видел своего отражения, разве что в лужах или в осколках оконных стекол. Сейчас он стоит перед безупречным незнакомцем в зеркале и ищет на его лице любую мелочь, которая помогла бы ему разгадать, что за личность там скрывается.

Камень невысок ростом и худощав, понятно, что он долго недоедал. Но руки и ноги у него прямые и жилистые, мускулы – крепкие. Кожа в тех местах, где не закрыта черным комбинезоном без рукавов, испещрена шрамами и загрубела от непогоды. На ногах – тапочки из плиоскина, жесткие, но почти такие же хорошие, как голые подошвы.

Лицо – сплошь перекрещивающиеся плоскости, как на странной картине в его спальне. (Джун говорила про какого-то Пикассо.) Острый подбородок, тонкий нос, светлая щетина на черепе. И глаза: многогранные тускло-черные полусферы – нечеловеческие. Но, пожалуйста, не отбирайте их, я сделаю все, что пожелаете, пожалуйста!

У него за спиной открывается дверь в коридор. Это Джун. Против воли раздражение Камня выплескивает слова, наваливающиеся одно на другое поверх произнесенной Джун фразы, так, что под конец все сливается в одно.

– Я хочу увидеть...

– Мы пойдем к...

– Элис Цитрин.

Из окна в пятидесяти этажах над комнатами Камня открывается еще более поразительный вид. От Джун Камень узнал, что Небоскреб Цитрин стоит на участке земли, которой сто лет назад вообще не существовало. Настоятельная потребность в расширении привела к созданию огромных насыпей по берегам Ист-ривер, к югу от Бруклинского моста. На одном таком искусственном земельном участке в восьмидесятых, во время подъема после Второго Конституционного Конвента, был построен Небоскреб Цитрин.

Камень увеличивает соотношение фотонов-электронов в глазах, Ист-ривер превращается в поток белого огня. Развлечение на краткий миг, чтобы успокоить нервы.

– Станьте вот здесь, рядом со мной, – говорит Джун, указывая на диск сразу за лифтом, в нескольких метрах от другой двери.

Камень подчиняется. Он воображает, будто чувствует проходящие по нему лучи сканеров, хотя, скорее, все дело в близости Джун, которая касается его локтем. Ее аромат заполняет ноздри, и он отчаянно надеется, что наличие глаз не притупит остальные его чувства.

Беззвучно открывается дверь перед ними.

Джун заводит его внутрь.

Там его ждет Элис Цитрин.

Женщина сидит в механизированном, со множеством приборов кресле за расположенными полукругом экранами. Коротко стриженные волосы цвета спелой ржи, на лице – ни морщинки, и все же Камень интуитивно чувствует, как льнет к ней безмерный возраст (точно так же, когда был слеп, он чувствовал эмоции других). Он изучает орлиный профиль, почему-то знакомый, словно видел его во сне.

Кресло поворачивается, теперь она смотрит прямо на них. Джун останавливается в метре от полированной обшивки панели.

– Рада видеть вас, мистер Камень, – говорит Цитрин. – Полагаю, вам предоставили все, что нужно. Никаких жалоб?

– Никаких. – Он пытается призвать положенные слова благодарности, но так выбит из колеи, что ни одного найти не может. Вместо этого он неуверенно бормочет: – Моя работа...