Вознесение - Лиз Дженсен Страница 3

На следующей странице я нахожу менее мрачный портрет Кроллов. Эта фотография снята за год до того, как распалась семья: темноволосая девочка с остреньким личиком и родители — красавец-отец и его бледная, худощавая жена. У всех троих на лицах застыла широкая улыбка. Шире всех улыбается Бетани: скобки на ее зубах — первое, что бросается в глаза на этом снимке.

Несчастье бывает разное, думаю я. Но иногда и счастье — реальное или мнимое — оказывается на поверку таким же ограниченным и бесполезным, как нарочитые улыбки. «Способная, но неуправляемая» — так отзываются о Бетани школьные учителя. Если читать между строк, выходит, что, подобно многим детям своего поколения, эта девочка — типичный продукт минувшего Десятилетия, которое запомнится как время дефицита продуктов, массовых демонстраций протеста и катастрофически разросшейся войны на Ближнем Востоке. В случае Бетани к этому списку следует добавить не менее впечатляющий рост движения «Жажда веры», последовавший за крахом мировой экономики: непокорная дочь проповедника, взбунтовавшаяся против навязанных родителями догм воинствующего христианства. В школе она вела себя хулигански и, вероятно, вступала в половые связи с мальчиками, но к урокам относилась внимательно и проявила неплохие способности к естественным наукам, рисованию и географии. Явных признаков психического расстройства за ней не замечали, хотя на собрании в конце весеннего триместра некоторые преподаватели выразили беспокойство по поводу «подавленного состояния» девочки.

Пролистываю страницы до следующего раздела, в котором обнаруживается заключение доктора Уоксмана, судебного психиатра. Отчет пространный, но картина из него вырисовывается довольно ясная. Защитный механизм, сработавший в сознании Бетани сразу же после убийства, оказался столь же радикальным и эффективным, как ампутация, выполненная военным хирургом: девочка потеряла память. Своей вины она не отрицала, но настаивала, что не помнит ни самого события, ни причин, толкнувших ее на столь отчаянный поступок. С потрясенным отцом, вернувшимся из Бирмингема, она разговаривать не захотела, и отказ повлек за собой вереницу гнетущих эпизодов. «Среди тех, кто пережил травму, избирательная амнезия как форма защиты — явление нередкое, — пишет Уоксман, — и встречается не только у жертв, но и у преступников». Передав девочку в руки оксмитских врачей, эксперт выразил надежду на скорейшее излечение пациентки и переключился на следующее дело.

Надежды Уоксмана на благотворное влияние Оксмитской психиатрической клиники для несовершеннолетних преступников не оправдались. За полтора года своего пребывания здесь Бетани Кролл совершила четыре попытки самоубийства и серьезное нападение на одного из пациентов. Память вернулась, но девочка по-прежнему не желала обсуждать ни само убийство, ни его причины. Бетани перестала принимать пищу. Врачи поставили диагноз «депрессия в острой форме» и прописали целый коктейль психотропных лекарств, ни одно из которых не улучшило состояния пациентки. На терапевтических занятиях Бетани хранила упорное молчание, а в тех редких случаях, когда все же раскрывала рот, твердила, что ее сердце съеживается, кровь отравлена и сама она «гниет изнутри». Врачи назначали все более рискованные сочетания медикаментов, некоторые из которых только ухудшили состояние духа Бетани и вдобавок вызвали побочные эффекты: дрожь, повышенное слюноотделение, апатию и, в случае одного из них, судороги. Она стала неуправляемой, часто резала себя и похудела настолько, что в клинике начали серьезно опасаться за ее жизнь.

Однажды, после сильной грозы, во время которой она изуродовала себе горло пластиковой вилкой, Бетани заявила, что мертва и ее тело медленно разлагается. Пытаясь доказать, что она труп и не может переваривать пищу, она полностью отказалась от еды. Врачи заговорили о синдроме Котара — нигилистическом убеждении в собственной смерти — и, после некоторых дискуссий, решили испробовать крайнее средство: электрошоковую терапию.

Результаты описаны как «поразительные». Бетани начала есть, разговаривать, стала чаще идти навстречу врачам. Несмотря на обычные последствия ЭШТ — кратковременную потерю памяти и спутанность сознания после каждого сеанса, — психиатры сочли исход лечения «однозначно благоприятным». По словам самой Бетани, в ней проснулся «интерес к жизни», а сеансы электрошока она оценивала как приятные, невзирая на тот факт, что лечение проводилось под наркозом и никаких воспоминаний у нее быть не могло. Впрочем, в стране безумия странность — категория относительная. Здесь может случиться все, и, когда в дело вступает кривая антилогика кошмаров, действительно случается: в банках с ананасовыми дольками обнаруживаются зашифрованные послания из Национального бюро статистики, в мозгах прочно заседает убеждение в том, что от одной мысли о сексе твой скелет растворится, а замазка между плитками в ванной опасна для жизни. Один из моих подопечных, малолетний поджигатель, который знал наизусть химический состав всех известных науке горючих газов, боялся тризма челюсти и не закрывал рот даже во сне. На ночь он прикусывал уголок подушки так, словно от этого зависело его существование. «Жизнь — пестрый гобелен», — сказал бы мой отец в те дни, когда мультики еще не сменили бридж, а слюнявчик — кроссворды.

После первых пяти недель, в марте, частоту сеансов сократили до профилактической. Теперь процедура происходит не еженедельно, а раз в месяц. Проводит ее некто доктор Эхмет, с которым мы еще не знакомы, хотя однажды я видела его со спины и отметила про себя, что ему явно пора подстричься. Несмотря на улучшение, Бетани по-прежнему упорно молчит и о родителях, и о жутком происшествии, которое привело ее сюда. Что именно заставило ее в тот апрельский вечер схватиться за отвертку и прикончить собственную мать — ответ на этот вопрос погребен в подвалах памяти Бетани. И если говорить о шансах Бетани на выздоровление, то вряд ли это так уж и важно. В теории болезненные переживания должны быть извлечены на свет и осмыслены, и только тогда пациент сможет от них освободиться. Мне же этот постулат с каждым годом кажется все менее убедительным. Создай кто-нибудь пилюлю забвения, я первая приняла бы ее и стерла последние два года из памяти. Человеческий мозг так же не изучен и непредсказуем, как море, и столь же своенравен, но при этом в нем заложена и своя мудрость. Он знает, что для его хозяина лучше. Кто сказал, что подробный криминалистический анализ совершенного ею преступления принесет Бетани Кролл пользу? Как знать, возможно, она и сама это чувствует и ЭШТ для нее — не что иное, как способ вычеркнуть ту мрачную главу из своей биографии.

Время поджимает. Пролистываю оставшиеся страницы, задержавшись на записи, сделанной оксмитским главврачом, доктором Шелдон-Грей: «Отец пациентки, Леонард Кролл, навещать ее отказался, что с терапевтической точки зрения, возможно, и к лучшему: убийство жены он объясняет тем, что в Бетани “вселился злой дух”».

«Злой дух», «зло» — такие слова коробят и меня. После маминой смерти отец отправил меня в католический интернат для девочек, оплот святой веры в библейские истины. Истины, которыми живут и дышат такие люди, как Кролл и миллионы других «возжаждавших». Абстрактное понятие, «вселившееся» в дочь, кажется ему объяснением куда более логичным, чем любая земная причина — боль, месть, гнев или попросту химический дисбаланс мозга. Истинную веру недаром называют иногда «пламенной»: праведный пыл, горящий в ее приверженцах, виден издалека. Смотришь на них, марширующих на какой-нибудь демонстрации протеста, и думаешь: эта страсть, эта энергия, эта вера, от которой светятся изнутри их лица, — тут есть чему позавидовать.