Охотник - Эйке Шнайдер Страница 3

— И все-таки что со мной? — повторил он.

Эрик снова помолчал, размышляя. Потом повернулся к Вигдис:

— Поспала бы ты. Двое суток без сна.

— Я не хочу домой.

— И незачем. Оставайся, найдем тебе комнату.

Он жил тут же, при лечебнице, в нескольких комнатах на втором этаже.

— Ингрид постелет, поболтаете, выпьете — тебе надо бы выпить, а то и напиться. Да и поздновато уже одной по городу шляться.

— Правда, отоспись, — сказал Гуннар. — В своей постели, наверное, лучше. До дома недалеко.

Выдумает тоже, «одной поздновато». Тому, кто попробует покуситься на честь или кошелек Вигдис, Гуннар не завидовал. И нечего тут…

Эрик ухмыльнулся.

— Я сегодня в любом случае спать не собирался, работы много. А даже если бы и собирался, после… гм, словом, меня и на одну женщину не хватит, не то что на двоих.

Вигдис выругалась.

— Как же вы меня оба утомили. Один — своей глупой ревностью, второй — дурацкими шуточками, мать вашу так и разэтак.

— Матушку мою не трогай, она женщина приличная, — хмыкнул Эрик. — А если хочешь знать, что там с Гуннаром, спросишь у него самого утром.

— Я хочу знать сейчас.

— Гуннар большой мальчик, сам решит, что рассказать, а что не надо. Передать Ингрид, что у нас гости, или домой пойдешь, пока не стемнело и всех хватать не начали?

Как и другие города, Белокамень после наступления темноты пустел, а проходящая стража уводила в тюрьму до утра любого, кого застанет на улицах. Честные люди по ночам дома сидят, только тати бродят, а им в темнице самое место. Поговаривали, что в столице, с ее университетом и толпой одаренных у трона, это правило касалось только простолюдинов, но в Белокамне почтенные купцы о порядке заботились всерьез, и стража не особо разбирала, одаренный, благородный или простолюдин — уводили всех. Начнешь норов казать и буянить — вместо ночи за решеткой просидишь неделю, а то и две, да еще пеню в пользу города заплатишь. Здесь в стражу брали и одаренных: один патруль не скрутит, другие на шум прибегут. Впрочем, те, кто поумнее, не буянили, а договаривались, люди — они и в страже люди.

— В бордель пойду, — фыркнула Вигдис. — Напьюсь, побью посуду, покусаю цепного кобеля и оприходую все, что не успеет убежать.

— Квартал не сожги. Пойдем, провожу, мало ли…

— Обойдусь.

— Нет. Ты не можешь сейчас плести.

Плести одаренный не может, только если истощен до крайности. Твою ж…

— Ты тоже не можешь.

— Вигдис, — окликнул Гуннар, протягивая руку. Да что такое, будто в кандалах.

Она протянула руку навстречу, и Гуннар заметил пятна крови на манжете. На рану не походило, больше смахивало на то, что она стерла несколько капель рукавом. Когда одаренный подходит к краю возможностей, носом идет кровь, давая знать, что пора остановиться. Если продолжает упорствовать — кровь идет горлом. Дальше — потеря сознания и, возможно, смерть.

— Чем бы это ни кончилось, — сказал Гуннар, глядя ей в глаза. — Спасибо. Я знаю, что ты сделала все, что могла.

Она сухо всхлипнула, подаваясь навстречу. Ткнулась лбом в плечо.

— Из-за меня…

Гуннар погладил ее по волосам.

— Нет. Из-за меня. Я сделал то, что считал нужным.

Она выпрямилась, снова провела рукавом по глазам.

— Иди домой, отдохни.

Она растерянно кивнула. Эрик опять обнял ее за плечи, выводя из комнаты.

— Все будет хорошо.

— Врешь.

Гуннару было все прекрасно слышно из-за неплотно прикрытой двери.

— Привираю. Я пошлю за тобой, если станет хуже, но, думаю, не сегодня ночью. Дать тебе с собой маковой настойки?

— Да я и так усну мертвым сном, едва голову до подушки донеся, — невесело усмехнулась она.

— Тогда я пошлю охранника проводить. И не спорь.

— Не буду. Спасибо. И, Эрик, если что-то нужно… Что угодно, хоть слезы единорога, хоть желчь девственницы, хоть мой труп… Что угодно. Я потеряла отца, потеряла брата, потеряла мать. Я не могу потерять и…

— Единороги-то в чем провинились? — буркнул Эрик и тут же сменил тон. — У меня все есть. Не хватает только сил и удачи… но это в руках Творца, а не твоих. Прости. Пойдем, провожу.

Гуннар закрыл глаза, вроде бы ненадолго. Очнулся, когда скрипнула дверь, снова входил Эрик.