Недоросль имперского значения - Дмитрий Луговой Страница 3

* * *

Картинка появилась так внезапно, как будто кто-то щёлкнул тумблером. Вернулось всё – свет, цвет, звук, осязание. Оказалось, что я лежу ничком на прохладном песке, кое-где присыпанном редкой янтарной хвоей и сосновыми шишками.

Я повернулся на спину и сел. Правую часть лба слегка саднило. Я провёл рукой – так и есть – видимо всё же усел несильно зацепить асфальт. Рана неглубокая – так, царапина. Можно просто послюнявить палец и потереть.

Так, а что у нас вокруг? Я огляделся – песчаный пригорок, резко скатывающийся к небольшой прозрачной речушке, скорее даже – к ручью. Величавые сосны, убегая от меня, постепенно сгущались в темнеющий бор, понизу густо поросший лещиной. Прохладно, хоть и солнце уже высоко. Я утром думал, что будет гораздо жарче. Хотя… может это близость леса и воды сказывается. Всё же начало мая – это далеко не лето. Вон – в городе уже листочки зеленеют, а здесь только-только почки проклюнулись. Да и одет я тоже не по сезону – просто выйти на улицу – это одно, но на забег-то я вышел в футболке, шортах и кроссовках. Забег… да о чём я думаю!

Спокойные, и даже отрешённо-созерцательные мысли были вновь сорваны шквалом эмоций – я же сейчас совершил нечто немыслимое, с точки зрения современной науки! Мне каким-то образом удалось переместиться из центра города куда-то в лес!

Впрочем, восторг тут же разбавился изрядной толикой страха – надеюсь, что не очень далеко. Без денег, телефона, оставленного перед стартом Шурику, без документов это всё может стать изрядной проблемой. И вообще – от всего этого просто голова кругом! Всё же положительных эмоций явно больше. Вот только бы ещё суметь понять – как я это проделал, а потом и повторить. Да я… да у меня теперь! Эйфория вновь вернулась, вытеснив остатки страха и сомнений. Понять бы только в какую сторону двигаться. Ну, да ничего – ориентир есть – пойду вниз по ручью. Авось, куда-нибудь выведет. Буквально через пару сотен метров пригорок сошёл на нет, а ручей замедлил бег и превратился в поросшую осокой болотину. Пришлось сделать крюк и пойти в обход. Но и тут меня постигла неудача. Передо мной встал непроходимый мелкий ивняк, через который совсем не хотелось лезть, тем более в такой одежде.

Но это было не главной причиной, о которой я резко решил сменить маршрут. Буквально в паре десятков шагов впереди завозилась какая-то туша, после чего послышался явственный всхрюк. Я замер на месте. Это же в какую глушь меня занесло? Кабаны у нас точно, если и остались, то близко к населённым пунктам не подходили. Осторожный шаг назад. Сейчас весна, и если там свиноматка с поросятами, то лучше ей на глаза не попадаться. Ещё один шажочек спиной вперёд. Отвернуться от опасности просто не хватало смелости. Ещё чуть-чуть… как назло рядом ни одного подходящего дерева – не взберёшься, если что.

Бам-м-м!

Гулкий удар раскатился над лесом, вспугивая пичуг. Я замер, от неожиданности не сумев определить направление звука. Шевеление впереди тоже прекратилось.

Бам-м-м!

Из-за спины! Значит, всё это время я удалялся от людей.

Бам-бам-бам-м-м!

Кабаны, а, судя по звуку, там была не одна тушка, резко стартовали и удаляющийся топот ясно показал мне, что в этот раз я отделался лёгким испугом. Я тоже развернулся, и что было силы, припустил в сторону спасительного колокола, практически не разбирая дороги, только отмахиваясь от назойливых веток.

… а ещё числа двадцать пятого месяца брезеня произошол у нас случай престранный. Вышел из лесу к дому странноприимному отрок чудной. В одежах невиданных весьма срамных, а может татями лесными обобранный, ибо на челе рана малая. И глаголет дюже чудно. Препровожен был братией к старцу, кем и оставлен на подворье до разбирательства. Записано мною, схимником Феофаном травня десятого 1763 года от Рождества Господня. Медынская Свято-Тихонова пустынь, мужской монастырь в честь Успения Пресвятой Богородицы.

* * *

Десять дней! Десять дней я уже здесь.

За это время успел научиться отгонять от себя мысли о том, что же там, в моём времени творится с родителями. Кроме того, начал практически сразу понимать, о чём со мной разговаривают и сам отвечать так, что окружающие уже не переспрашивали. Всё же два с половиной столетья для языка – это очень большой срок. Благо, что меня выбросило в России, а не где-нибудь в Пруссии. А то с моими способностями к языкам, я бы точно пропал. Хотя… если поместить меня в нужную языковую среду, глядишь и заговорил бы со временем. А куда деваться-то?

Но это так – мелочи. А ещё я несколько раз попытался вернуться. Правда – в последние дни. Для этого мне приходилось уходить в ближайший лесок, чтобы монахи не приняли меня за сумасшедшего. Так как кроме старца-настоятеля никто не знал – кто я и откуда. Ничем хорошим это не закончилось, кроме нескольких синяков и шишек, полученных мною при падениях. Но это-то хорошим не назовёшь. А ещё я успел три дня проваляться в непонятной лихорадочной горячке. Чем она была вызвана – неизвестными силами при переносе, нервным стрессом от осознания того, что я за два с половиной века от дома, или же местной хворью, к которой был совершенно не готов мой организм – не знаю.

Вот так – сумбурно, но как нельзя лучше описывает моё теперешнее состояние.

В тот самый первый день, выйдя на окраину селения, я понял то, чему упорно отказывался верить с самого начала: меня не просто швырнуло сквозь пространство, но и отбросило назад во времени. Потому что ни таких строений, ни таких одеяний в моём уже не осталось. Первым признаком цивилизации передо мной предстала какая-то низкорослая, но обширная изба, сложенная из толстенных брёвен, с маленькими непрозрачными окошками и щепной крышей. Тешить себя надеждой, что попал к каким-то отшельникам, или на съёмки фильма, учитывая недавнее приключение, смысла не было. Оставался шанс, что я попал не в прошлое, а в отдалённое будущее, где человечество пережило глобальную катастрофу, и теперь вновь поднимается по лестнице социальной эволюции. Но от этого мне легче не становилось.

Вдоль устья ручья, по которому я поднимался раскинулись огороды, на которых работали человек десять мужиков, расчищая прошлогодние грядки от мусора, оставшегося после зимы и весеннего разлива. При моём появлении, они как один бросили работу и уставились на меня. Я в ответ разглядел их внимательнее.

Окладистые русые, у некоторых с сединой, бороды. Плечистые, даже кряжистые. Самый высокий из них на полголовы ниже меня. Одеты работники были ну очень не по-современному. Даже не знаю, как это называется – может зипуны, а может и лапсердаки. Хотя – нет, эти названия, кажется, относятся к тёплой одежде. В общем, не знаю. Зато их первые слова расставили всё по местам. Я даже "завис" на несколько секунд, пытаясь понять, чего они от меня хотят. Язык-то наш, русский, но говор такой, как будто я попал на границу с Белоруссией или Украиной, где местное население пользуется своим местечковым наречием, вольно смешивая слова из двух языков.

Впрочем всё понятно: здороваются и спрашивают, кто я такой. Хотя фраза: "Ты чьих будешь?", однозначно вгоняет в ступор. Ясно одно – так говорили в старину. Не знаю, откуда у меня такое ощущение. Скорее всего по обрывкам текстов дореволюционной литературы и народных сказок, которые крутятся в памяти.