Дверь на двушку - Дмитрий Емец Страница 3

Влад Ганич захохотал как гиена. Вадюша покраснел, затопал ногами и закричал:

– Какие еще тридцать шесть?! Где тут тридцать шесть?! А то девушка-математик не знает, кого во сне хвалить! Начинаем экзамен! Никаких консультаций! Взяли листочки, начали писать!

И Фреда получила трояк, хотя перечислила больше всех первошныров и если и сделала какие-то ошибки, то только от усердия и желания сообщить побольше дополнительных сведений. Так, например, у одного из шныров она указала бабушку и немного ошиблась в имени: вместо Аграфена назвала ее Анфисой. И Вадюша моментально к этому придрался, хотя указывать бабушку Фреду вообще никто не просил. И еще в другом месте в дате рождения она переставила две цифры. Вместо 31 написала 13. И опять Вадюша придрался, хотя было ясно, что это описка. Шныр никак не мог не вернуться из нырка раньше даты своего рождения.

В общем, вот так вот аукнулось Фреде это злополучное шесть в квадрате. Самое интересное, что посматривать на Вадюшу она после этого не перестала. Фреда обожала щелчки по носу. Они сердили ее и заставляли мобилизоваться.

* * *

Рина продолжала свою прогулку. Чуть подальше, у входа в Зеленый лабиринт, на корточках сидела Алиса и смотрела на богомолов. Богомолы встречались здесь и прежде, но не в таком разнообразии видов и не в таком количестве. Возможно, они пришли через то окошко над закладкой, которое когда-то показывала Рине Кавалерия. Похожие на инопланетян, богомолы неподвижно сидели и поджидали добычу. Одного крошечного, недавно вышедшего из оотеки ^[1] богомола Алиса перенесла в комнату и посадила в контейнер, где тот висел головой вниз, питаясь плодовыми мушками, которые разводились в лежащем на дне контейнера кусочке яблока. Алисе казалось, что она создала замкнутый цикл – маленькую самодостаточную Вселенную, где от нее, Алисы, требуется только наблюдать.

В целом Алиса мало изменилась. Разве что стала немного спокойнее. Но разница в спокойствии, как определяла Рина, была гомеопатическая. В целом привычки Алисы остались прежними. Она или пребывала постоянно в Зеленом лабиринте, или отправлялась в Москву. Ездила в Москву она всегда одна. Алиса сделала удивительное открытие: ее раздражают люди, более медленные, чем она, и более быстрые, чем она. Уютно ей только с людьми ее темпа. В Москве у нее был любимый высотный дом. В этом доме она каталась на лифте. Вообще не утруждала себя нажимать на кнопки. Просто стояла в углу, а ее возили вверх-вниз разные люди, постоянно заходившие в лифт. Алисе было забавно: вот вызывает человек лифт – а в кабине непонятная девушка таинственно едет куда-то.

Если же лифт никто не вызывал, Алиса оставалась одна в замершей, с погасшим светом, кабине и представляла, что она вовсе не она, а, допустим, наклейка на стене. Вообще Алиса обнаружила интересную вещь: когда человек бегает, высунув язык, то и жизнь его проносится без вкуса, без запаха. Что можно увидеть на бегу? Только размазанную кашу из лиц, домов и деревьев.

Когда же человек надолго замирает на одном месте, к нему начинают во множестве слетаться мысли. Человеку внезапно становится ясно, что он не один в мире и не только его делами полна Вселенная. Он стоит ждет, а жизнь закручивает вокруг него водовороты и завихрения.

«А дерево? – размышляла в такие минуты Алиса. – Сколько же видит за свою жизнь дерево, которое вообще никуда не бежит, а просто стоит?»

А еще у Алисы постоянно продолжались ее пунктики. Они подплывали откуда-то извне, из темной недружелюбной незримости, и прицеплялись к ней. Мелкие, донимавшие как осы. Допустим, расческа лежит неправильно. Надо, чтобы зубчиками к окну, а не к двери. Алиса подходила и перекладывала ее. Или тапки у кровати касаются друг друга. Надо, чтобы не касались. Алиса наклонялась и раздвигала их.

Бывало, на неделю, на две она проваливалась в полудрему. Комната в ШНыре напоминала ей тогда маленькую медленную речушку с множеством затонов. Фреда, Рина, Лара, Лена воспринимались не как люди, а как некие препятствия в реке, которые надо было обтечь, не столкнувшись с ними.

Почему-то вспоминались моменты из школьных лет. Вспоминалась мама, говорящая:

«Когда ты была невесть где, звонила психологиня. Говорит, что много о тебе думала. Психическое здоровье у тебя как у бройлерного цыпленка. Просто ты придумала себе картинку и пытаешься ей соответствовать. А когда нормальный человек длительное время притворяется психом, он со временем им действительно становится!»

Алиса вдвигала стул в стену так, что у папы в мастерской разлеталась какая-нибудь греческая ваза и начинало остро пахнуть клеем.

«Она ничего не соображает! У нее не мозги, а студень!!!»

«Ты не права! Она к тебе хорошо относится. Даже любит!»

«Психологини не могут любить! У них голова не так устроена! Они различают сто видов любви и пятьдесят видов родительского чувства!» – отрубала Алиса.

Вот и сейчас Алиса зачем-то повторила эти слова вслух и внезапно обнаружила, что она, оказывается, не одна. Рядом с ней кто-то стоит…

– Эй! Это я! Здравствуй! – сказала Рина.

– И тебе того же. Не болей! – отозвалась Алиса.

– Чего с тобой такое?

– Ни-че-го! Со мной всегда все прекрасно! Мне только забавно вот что: мужчина выбирает… ну, может выбирать всех женщин… хотя бы даже они его и отшили. Ну, отошьют – отряхнется, дальше пойдет! А женщина выбирает только из тех двух-трех, что обратят на нее внимание! Ну, мне, разумеется, на это наплевать!

Рина задумалась. Говорить Алисе правду было опасно. А то начнет еще секатором щелкать, которым она лабиринт подстригает.

– А ты попробуй не хамить всем людям, которые тебе случайно улыбнутся! – посоветовала она.

– Они не улыбаются! – сказала Алиса.

– Улыбаются. Но вообще-то тебе опасно улыбаться… Понимаешь? Ты всегда с таким лицом разгуливаешь. Ну представь: как если бы шел человек с включенной бензопилой. Лицо странное, стеклянное, ни на кого не смотрит. Ты бы его окликнула?

Реакция Алисы удивила Рину.

– Окликнула бы? Я? Конечно да! – Она внезапно расхохоталась. – Да, кстати, постой! Если кому-то интересно, передай там, что золотые пчелы вылетели!

Рина шагнула к ней:

– Ты уверена?

– Еще бы! Рой загудел. Потом пять пчел отделились и куда-то унеслись.

– Может, просто полетели нектар собирать? – спросила Рина.

– Не похоже. Они далеко улетели, не к лабиринту. И пчелы были какие-то не такие, – сказала Алиса с сомнением.

– В каком смысле?

– Слишком крупные, сияющие, но отлив не золотой, а как бы бронзовый. И другие пчелы их словно прогоняли. Как-то не нравились они им. Вроде бы подлетают, чтобы ужалить, как пчелы чужаков жалят, но что-то их останавливает. Будто спохватятся, что все-таки свои, обознались. Потом другие подлетают жалить – и тоже спохватываются… И так и вьются вокруг клубком. А потом эти пять куда-то улетели.