Бесконечная жизнь майора Кафкина - Александр Шушеньков Страница 29

Дальше думать было страшно. Надо было обязательно связаться с дедом, он гораздо опытней в житейских делах. Может быть, он что-то сможет выяснить у Титова?

Сообщение Ксении вывело Пухова из равновесия. До этого момента он был, в принципе, доволен малорослым. Тот энергично работал на два фронта: в ФЛГИ и в мавзолее. Совсем недавно сообщил, что смог еще усилить эликсир в плане ускорения процессов метаболизма.

– Теперь-то товарищи уже через месячишко дадут нам нужный результат, – похохатывал он с экрана скайп-монитора. – Откладывать не будем, сегодня же и привезу препарат.

И он действительно привез новый раствор, который и использовали. Правда, к сожалению, отрабатывать пришлось его не на шимпанзе: в последний раз наглецы посредники напоили пуховского торгового агента Ивана Рабиновича, и по пьяной лавочке втерли ему трех перекрашенных и подстриженных орангутанов.

Сумасшествие, чистый Кафка, что тут скажешь? Слава богу, хоть не макака! «Мир рушится и идет ко дну, а связь времен распалась окончательно, – понял Пухов, когда увидел пьяного агента и крашеных обезьян. – Да, лишь препарат «Б» спасет цивилизацию, но вот достойны его будут немногие. Всем же остальным – геенна огненная и скрежет зубовный, как говорит Исидор. А уволенному подлецу Рабиновичу – в первую очередь!»

Пришлось колоть три, шесть и десять кубиков проклятым орангутанам, обозначенным как номер 3, номер 4 и номер 5. В отличие от шимпанзе эти не стали лысеть, а, наоборот, скоро и обильно «заколосились» рыжей природной шерстью. Номер 3 с утра до вечера что-то балабонил, номер 4 помаленьку худел, а номер 5 вообще вел себя исключительно нагло: похотливо поглядывал на Пухова и показывал ему детородный орган.

Старик продолжал приходить к подзащитным, следил за ними, читал вслух и комментировал назидательно работу Марка Аврелия «Наедине с собой. Размышления»:

– «Гиппократ, излечивший множество болезней, заболел и умер. Халдеи предсказали многим смерть, а затем их самих настигла судьба». Слышите, товарищи? «Александр, Помпей, Гай Цезарь, разрушив до основания столько городов и умертвив в боях десятки тысяч конных и пеших, потом и сами ушли из жизни. Гераклит, столько учивший об испламенении мира, умер от водянки; не помог ему и коровий помет, которым он был намазан»! Все течет, и ни черта до сих пор не изменилось! «Демокрита заели вши, Сократа – другие паразиты». Но какой вывод из всего этого, товарищи?

Те с умилением смотрели на миллиардера-актера, лопотали по-своему и уплетали с невероятным аппетитом морепродукты. И еще, похоже, их хвосты стали утолщаться.

И вот на тебе – сигнал от Ксюши. Так что же на самом деле приключилось с Татьяной? Надо вызвать прохвоста!

– Чайку? – предложил, как обычно, Пухов.

Чаек «по-ленински» стал уже традицией при их свиданиях, которые теперь, в целях конспирации, проходили в мавзолее. Титов неизменно соглашался на него: при этом не только сокращалась дистанция с миллиардером и атмосфера улучшалась, но и вообще… Напиток старик еще и сдабривал разными добавками: ликерчиками, травками редкими. Вкусненько, однако!

– С удовольствием, мэтр, – закивал Титов. – Ваши чаи – песня. И каждый раз новый оттенок!

Пухов самодовольно ухмыльнулся:

– Рад, что вам нравится. Иногда кажется, что это единственное, чему я в жизни научился по-настоящему. Надеюсь, и сегодняшний рецепт одобрите.

Тележка выкатилась к Титову; он наполнил чашку ароматным кипятком, бросил в нее медку, отхлебнул…

– Мне бы хотелось у вас спросить о дочке, – осторожно начал Пухов. – Полгода прошло, а все не могу успокоиться.

– Да, да, я вас так понимаю, – участливо поддержал Титов. – И сам каждый день ее поминаю. Редкостной души человек и настоящий ученый!

Он с удовольствием сделал несколько глотков.

– А как же это – рак возник? Да еще такой скоротечный?

– Уж и не знаю. Сам удивляюсь, – ответил Титов, все внимание устремив на печеньице. – Ах, какой чаек, Юрий Ильич!

– А с работой вашей это никак не связано? – спросил вдруг напрямую Пухов.

– С работой? Да как же рак может быть с ней связан? – искренне изумился Титов.

Настолько искренне, что циничный и насквозь прожженный миллиардер понял, что врет!

– Вы говорили, что, дескать, жаль, что на людях опыты запрещены, любезный.

– Конечно. Но таково законодательство, и мы не имели права его нарушать, господин Пухов.

– А что она по этому поводу думала?

Тут Титов перестал пить чаек и отставил чашку. Ему стало неуютно в мавзолее. Да и крики обезьян за стеной стали внезапно действовать на нервы.

– Она человек науки, – забормотал Титов. – Ей, конечно, было обидно, что нельзя заглянуть дальше, понимаете ли. Мы все ученые, господин Пухов. Нам важнее всего истина.

Все стало ясно старику. Разумеется, прохвост не скажет ему, при каких обстоятельствах Татьяна решилась принять препарат. Ведь и сам Титов признался, что испытал его на себе. Значит, и она…

Слепая животная ярость охватила Пухова. Итак, никакой это был не рак! Дочь умерла, а перед ним сидит проходимец, который еще и пытается ему, выжившему когда-то в лихие девяностые, мозги пылесосить! Не он ли, мерзавец, подбросил ей идейку? А может, тайно вколол? Убийца! Ну, так пусть свершится задуманное. «Поднявший камень да отшибет себе ноги», – как говаривал Мао Цзэдун!

Между тем, не знающий ничего о потайных мыслях собеседника, Антон Карлович Титов с удовольствием пил «чаек по-ленински». И не знал «будущий нобелевский лауреат», что к пахучим травам добавлено в напиток обезумевшим миллиардером и еще кое-что!

Пробуждение было внезапным. Титов очнулся на жестком полу и, открыв глаза, обомлел. Он лежал в клетке. Да, да, в обезьяньей клетке мавзолея! Из-за стенок, отделявших ее от других клеток, слышались мерзкие вопли орангутанов – товарищей.

Господи, да что же это? Поднявшись, Титов огляделся и тут же увидел прямо перед собой с той стороны решетки Пухова. Старик беззвучно хохотал, указывая на него пальцем. Он просто давился от смеха. «Маразматик окончательно свихнулся!» – понял Титов.

– Что, товарищ, пробудились? – обратился к нему Пухов. – Вот и все, любезнейший. Ку-ку! Ставил опыты на мышах-мокрицах, на макаках, а теперь и сам в клетке, ха-ха! Начинается ваш процесс, «господин К». Отольются волку слезы!

Тут невероятная ярость исказила ботоксное лицо спятившего старика, и он, не сдерживаясь более, заорал:

– Погубил, паскуда, дочь мою? Вколол ей, негодяй, свое снадобье приворотное?

Полыхнули зловещим светом глаза Кощея, и понял Титов, что обвели его вокруг пальца и не видать ему теперь ни премии Нобелевской, ни свободы! Опоил, видать, старый паук чайком; похоже, снотворным разбавил. Беда-то какая…

Ох, недооценил он Кощея! Унюхал-пронюхал старик тайну, что унесла с собой дочь его и знал о которой лишь один Антон Карлович. Да, было дело, сумел он убедить Татьяну принять тогда препарат. Но если рассудить трезво, то и сам он до этого испытывал на себе кое-что. У него все обошлось, и лицо с телом в юность возвращаться стали. А что померла Татьяна, так от этого в науке никто не застрахован. Вот и Пастер рисковал…