Королевство Хатуту - Дмитрий Романовский Страница 29

– Старые традиции и хорошие манеры не теряются, сколько бы времени не прошло.

Краснолицый студент тут же возразил:

– Старые манеры остались в довоенном времени.

Дама с каштановыми волосами сказала:

– Жизнь урегулируется, и старые манеры вернутся.

– Никогда! – отрезал студент.

Официанты и официантки разносили блюда. Перед Полем появилась тарелка с жареной рыбой и картошкой. Леон стал разливать по бокалам белое вино. Полю в детстве вина не давали. Впервые в жизни он поднял бокал с вином, сделал глоток. Ударило в нос. Во рту остался горький привкус. Поль обернулся к проходящему официанту, сказал:

– Гарсон! Воды! – и тут же понял: он никогда в жизни этого не говорил. Просто он видел этот едва заметный жест и слышал эти слова от отца и других людей в далеком детстве и теперь непроизвольно скопировал их. Удивительная вещь – память.

Но он тут же он понял, что здесь нельзя было этого говорить. Это был не один из ресторанов, которые он часто посещал с родителями. Это была корабельная столовая, где каждый получал определенную порцию еды. Это он понял по тому, как все на него мельком посмотрели. Мадам Туанасье, которую он еще раньше заметил за соседним столом, тоже посмотрела на него. Ее глаза при этом сверкнули в электрическом свете, и это был недоброжелательный взгляд. Но тем не менее фигура у нее была стройной, и декольте ее белого платья открывало ее не по возрасту молодые плечи и шею.

Всё же официант принес ему стакан воды, и Поль сказал:

– Спасибо.

После ужина почти все закурили. Женщины тоже. Очевидно война приучила всех курить. Роже протянул Полю открытую пачку сигарет. Поль закурил от зажигалки, которой щелкнул перед ним Бернар. Первая затяжка пахла бензином от зажигалки, и только после второй затяжки Поль ощутил вкус табака. Едкий сигаретный табак, вероятно, с какими-то примесями, не шел ни в какое сравнение с мягким травянистым табаком, который курили мужчины Хатуту, передавая свернутые в трубку листья из рук в руки.

Некоторые мужчины прихлебывали вино во время беседы. Бернар больше не пил. Он принял пилюлю из маленькой бутылочки и сказал:

– Как война всё портит. Даже простое вино стало другого вкуса. И крысы. Я не помню, чтобы до войны кто-нибудь увидел в Париже крысу.

Леон пояснил:

– Не стало порошков от крыс.

Роже сказал:

– Раньше говорили, что оккупанты всё забирают. Кто же забирает теперь? Хотя бы этот крысиный порошок?

Дама с каштановыми волосами сказала:

– Говорят, во всех парижских школах у детей заводятся вши.

Поль про себя подумал, что это мало походит на светскую беседу. Подошел Мишель.

– Снимки получились великолепные, – сказал он Роже и обратился к Полю: – Вы тоже хорошо получились, мсье Дожер. Фотографии сохнут в лаборатории. Я готовлю корреспонденцию в своем журнале, отправлю авиапочтой при первой оказии.

– Корреспонденцию? – спросил Поль.

– Вы произведете сенсацию в мире, – пояснил Роже. – Белый человек, обнаруженный на острове дикарей, проведший там двенадцать лет в отрыве от мира, не знавший ничего о мировой войне. Вас начнут осаждать корреспонденты уже в Панаме.

– Сенсацию, – повторил Поль.

Краснолицый студент сказал:

– Вы можете заработать целое состояние на репортажах, если будете требовать от корреспондентов деньги.

– И я буду первым репортером, – сказал с улыбкой Мишель. – Половина гонорара ваша. Начнем интервью. Прямо тут.

– Гонорар, интервью, репортаж, – серьезно повторял Поль незнакомые слова.

И Мишель начал:

– Где вы родились, мсье Дожер?

– В Париже.

– В каком месте?

– В нашем доме на улице де Ламбаль.

– Это ваш собственный дом?

– Это дом наших предков, – сказал Поль, повторяя забытое хрестоматийное выражение. – Я не знаю, что стало с домом. Говорят, многие города разрушены войной.

– Париж сохранился, – вставил Роже. – Французы недостаточно сопротивлялись фашистам, чтобы понести большие потери.

– Вы так считаете? – громко спросила мадам Туанасье.

Она поднялась с места, пододвинула свой стул, села ближе. Роже тут же ответил:

– А вы, мадам Туанасье, считаете, что Лондон, Дрезден, Берлин, Сталинград, Москва пострадали меньше Парижа?

– Оставим войну, она прошла, – оборвал разговор Мишель. – Приступаем к послевоенной сенсации. У вас был большой дом, мсье Дожер?

– Небольшой, – Поль почувствовал некоторую тревогу. – Два этажа. И сад вокруг дома.

– Неподалеку от дома Бальзака? – живо спросил краснолицый студент.

– Да.

– На фронтоне круглое окно?

– Да.

– Я помню этот дом! – воскликнул студент. – Он полностью сохранился. Поздравляю вас.

– Вы всё свое детство прожили в этом доме? – спросил Мишель.

– Нет. Когда я пошел в школу, родители сняли квартиру на Сан-Антуан. Рядом с моей школой.

– Где вы проводили школьные каникулы? – продолжал Мишель интервью.

– У нас был дом в Ницце. За Английским променадом. Там жила моя тетя. Сестра моего отца.

Поль начал нервничать.

– Я плохо знаю Ниццу, – признался краснолицый студент.

– Где получали образование ваши родители? – почти официальным тоном спросил Мишель.

– Мишель! – оборвал его Роже. – Этот человек провел двенадцать лет среди дикарей и только сегодня увидел людей из цивилизованного мира! Имейте чувство такта!

Мишель скорчил комическую мину:

– Роже, вы когда нибудь встречали репортера, у которого было бы чувство такта?

Все рассмеялись. Мадам Туанасье заметила:

– Пусть закаляется. Ему еще предстоит встретиться с парижскими репортерами.

И она закурила следующую сигарету.

– Вот что, Мишель, – сказал Бернар, снова проводя носовым платком по своей лысине, – Это мы привезли Дожера в нашей лодке из первобытного мира в цивилизованный. Наша обязанность облегчить переход мсье Дожера из одного мира в другой. Вы это понимаете?

– Понимаю, – и Мишель примирительно положил руку на плечо Бернара. – Простите, мсье Дожер, – и он положил вторую руку на плечо Поля.

В своей каюте Поль сразу же разделся. Только теперь он почувствовал, как стесняла его одежда, и какое это облегчение стать снова голым. Он полистал детский словарь, который ему дала заведующая библиотекой мадам Туанасье. Как долго он не держал в руках книги! Электрическая лампочка была над самым изголовьем. Полулежа на кровати, Поль углубился в незнакомые и полузабытые слова. Альпинист. Апостроф. Аэростат. Капитан знает об убийстве Томаса Диллона. Папка со следствием в сейфе капитана. Утром радисты запросят сведения о матери Поля, Сибил Дожер. И все узнают об убийстве. Хотя это было двенадцать лет назад, в Париже имеются архивы протекторатов. Было бы хорошо, если бы фашисты разбомбили во время войны здание архива. Но Роже сказал, что Париж мало пострадал от войны. Жаль, конечно, но зато уцелел их семейный дом на Ламбаль. Поль выключил свет. Расстояния в помещениях корабля экономились, и когда Поль вытянулся на кровати, то уперся ступнями в стену каюты. Сон приближался.