Гражданин преисподней - Николай Чадович Страница 29

Поводив перед их ошалевшими физиономиями ножом, Кузьма предупредил:

– Тихо, а то зарежу. Отвечать только на вопросы.

Первый вопрос был самым животрепещущим:

– Где остальные? – При этом Кузьма многозначительно кивнул на Шишкарева, упорно продолжавшего что-то мычать.

Оба пленника, потрясенные столь быстрой сменой обстоятельств, соображали крайне туго, однако Юрок в конце концов объяснил, что два отсутствующих брата продолжают охоту на людей где-то в лабиринтах между обителью Света и Торжищем (после этих слов Кузьма примерно уяснил свое нынешнее местонахождение).

Второй вопрос непосредственно касался пленников:

– Вас-то они как повязали?

Юрок и Феодосия обменялись хмурыми взглядами, но промолчали – правду, как видно, говорить не хотели, а какую-либо приемлемую версию заранее придумать не догадались. Пришлось пообещать, что ради того, чтобы развязать язык одному, придется отрезать его у другого.

Феодосия опять развесила нюни и попыталась всю вину свалить на Юрка. Кузьма потребовал подробностей.

– После взрыва темнушники почему-то тебя хватились. Решили, что ты химеру нарочно вызвал, – стала сбивчиво объяснять Феодосия. – Вот он, – кивок в сторону Юрка, – так на тебя взъелся, что велел братве завал разобрать. Все кричал, что он этого гада Индикоплава даже за Гранью достанет. – («Сука», – внятно произнес при этом Юрок). – Только никто из темнушников за ним не пошел. Знамо дело, своя жизнь дороже. Одна я как дура вслед увязалась. Очень уж страшно было среди этих вурдалаков оставаться. Еще шахну порвут и матку наружу вывернут… Злые все, особенно молодняк. Вот так мы почти до обители Света и добрались. Потихонечку разузнали, что вы еще не вернулись. Стали караулить. А вышло так, что нас самих подкараулили. В бараний рог, мясники, согнули… Кузьма, это правда, что они людей едят?

– Истинная правда, – подтвердил Кузьма. – А теперь давайте решать, что мне с вами делать.

– Спаси меня, Кузьма, – запричитала Феодосия. – Век благодарна буду! Сторицей за твое добро отплачу!

– Как же, обещать вы все мастерицы. Хотя что с бабы взять… А ты почему не просишься? – обратился он к Юрку.

– Зачем впустую балабонить, – буркнул тот. – Ведь все равно не пожалеешь. Я бы тебя не пожалел…

– За прямоту хвалю. Только мне твоя смерть не нужна. Живи на здоровье. Но сначала поклянись, что зла на меня держать не будешь.

– И ты в мою клятву поверишь? – Юрок недоверчиво покосился на Кузьму.

– Почему бы и нет? Тем более что свидетели имеются.

– Хм… – Юрок задумался. – Коряво получается… Я тебя пришить хотел, а ты ко мне с душой отнесся… Не думай, что мы фуфлогоны какие-то и слово не держим. Мы нормальные мужики! Обид не спускаем, но и добро по гроб жизни помним. Коли и вправду спасешь, братом мне будешь.

– В родственниках не нуждаюсь, – отрезал Кузьма. – Ты мне уши не шлифуй, а клянись, если жить хочешь.

– Клянусь! – произнес Юрок со страстью. – Всеми клятвами клянусь! Землей и водой клянусь! Клянусь первородной стихией – тьмой! Клянусь законом Ома! Клянусь здоровьем папы Каширы! Клянусь электромагнитной индукцией! Клянусь мамой! Клянусь своей елдой! Жизнью своей, в конце концов, клянусь!

– Ты уточни, в чем конкретно клянешься.

– В том, что никогда не причиню тебе зла, Кузьма Индикоплав.

– Добавь: ни действиями, ни помыслами. Знаю я вас… Сам ты мне зла, может, и не причинишь, а дружков своих подучишь.

– Ни действиями, ни помыслами! – с готовностью повторил Юрок.

– Так и быть. На первый раз поверю. Только придется вам еще немного полежать здесь. Я пока за Венедимом схожу. Он, бедняга, наверное, уже заждался меня. Если только от жажды не помер.

Уходя, Кузьма прихватил с собой фляжку и топор – единственное оружие Шишкарева. Топор он через полсотни шагов выбросил. Ну разве пустят тебя с топором в какое-нибудь приличное место?

Вволю напившись воды, Венедим сразу ожил, словно полузасохший комнатный цветок после обильного полива. Рассказ о злоключениях Феодосии и Юрка он прокомментировал следующим образом: «Бог карает шельмецов даже руками нечестивцев», а решение Кузьмы относительно участи этой парочки полностью одобрил.

– Твой поступок можно назвать христианским, – сказал он. – Как видно, святое учение доходит и до тебя.

– Не обольщайся, Веня, – ответил Кузьма. – Не любитель я людей обижать, вот и все. Не нахожу в этом удовольствия.

Пленники встретили Венедима по-разному – Феодосия с приторной умильностью, а Юрок настороженно. Опасался, наверное, что тот припомнит ему все прежние обиды. Однако Венедим кротко благословил обоих. Более того, он хотел благословить и Шишкарева, но Кузьма не позволил, приведя следующий довод:

– Милосердие, конечно, вещь хорошая, но и оно должно иметь границы. Тот, кто жрет себе подобных, к роду человеческому отношения уже не имеет. Не человек он, а зверь. Тварь бездушная. Это то же самое, что змею или крысу благословлять.

Покидая пещерку, Юрок Хобот не выдержал и на прощание отвесил Шишкареву несколько увесистых пинков по ребрам. У него были свои собственные представления о милосердии.

Теперь за Кузьмой тащилась уже целая череда спутников. Скорость передвижения от этого, естественно, упала еще больше, поскольку приходилось подстраиваться к Феодосии, находившейся в глубоком физическом и моральном упадке.

Ее пугал мрак, пугал мох-костолом, пугал Юрок, затаивший злобу, пугали крутые спуски и резкие повороты. Но больше всего она страшилась новой встречи с людоедами.

Такую возможность не исключал и Кузьма. Сейчас он даже жалел о том, что выбросил топор, ведь в случае стычки с Шишкаревыми им можно было бы вооружить Юрка.

Однако, паче чаяния, все обошлось благополучно. Коридор, отныне получивший название Людоедского, вскоре закончился, и начались места, для Кузьмы более или менее знакомые.

Поплутав немного в лабиринте, носившем многозначительное название Паутиновка, и миновав две соединяющиеся между собой карстовые пещеры, где повсюду журчали ручьи и даже сохранились мостки, по которым когда-то ходили туристы, они попали в просторный туннель, проложенный метростроевцами якобы для общих нужд, но явно с какой-то своей тайной целью.

Сейчас туннель был свободен от мха, но Кузьма знал, что в таком виде ему пребывать недолго. Мох, подобно текучей воде, проникал во все щели, распространялся быстро, как гангрена, и был живуч подобно саламандре. Чтобы всерьез бороться с ним, просто не хватало рук. Иногда Кузьме даже казалось, что люди по своему скудоумию взяли на себя функции сапожного шила, позволяющего дратве мха проникать все глубже и глубже в недра земли.

Отсюда можно было двигаться практически в любую сторону – и до обители Света добраться, и на Торжище завернуть, ну и, само собой, навестить хитромудрых метростроевцев, всегда привечавших Кузьму (правда, лишь после того, как штатные дознаватели снимали с него подробнейший отчет о состоянии дел в Шеоле).