Ленинградский меридиан - Владимир Панин Страница 29

– Тут дело не в вере в храбрость наших солдат и офицеров, товарищ Запорожец. Главное – сделать все для быстрого разгрома врага и при этом попытаться сохранить жизни людей, как этого постоянно требует от нас в своих приказах товарищ Сталин.

– Товарищ Сталин говорит по возможности, ставя на первое место разгром врага и освобождение нашей Родины от немецко-фашистских оккупантов! Это надо понимать, товарищ Рокоссовский. Именно в этом и заключается наш главный коммунистический долг… – Запорожец привычно завел любимую пластинку, но Рокоссовский не позволил ему перевести заседание Военного совета фронта в партийное собрание.

– Свою главную задачу как коммуниста и командира я вижу в том, чтобы умело соединить первое со вторым. И для этого считаю необходимым перенести начало наступления фронта ещё на семь дней.

– А Военный совет фронта единогласно против этого! – горячо воскликнул Мерецков, и Запорожец поддержал его, энергично тряся россыпью звезд армейского комиссара первого ранга на своих петлицах.

– Подобные действия просто недопустимы! – армкомиссар требовательно посмотрел на начальника штаба, и Стельмах поспешил высказать аналогичное мнение. – Ну совершенно недопустимы, товарищ Рокоссовский.

– Очень хорошо, – неожиданно для своих оппонентов произнес Рокоссовский. – Стороны высказали свои взгляды и не пришли к единому мнению, остается доложить об этом разногласии вышестоящему командованию.

Красавец «литвин» говорил это без всякой рисовки, не пытаясь своим высоким положением оказать давление на несогласных с ним командиров. Он решительно подошел к столу с телефонами и взял трубку аппарата, обеспечивающего прямую связь со Ставкой.

Когда Рокоссовский заговорил со Сталиным, комиссар и командующий фронтом злорадно переглянулись. Запорожец был уверен на все сто процентов, что сейчас на голову строптивого генерала обрушиться лавина праведного гнева и заслуженных упреков, однако ничего этого не произошло.

Возможно, Сталин высоко ценил мнение своего представителя и полностью ему доверял в военных вопросах, возможно, он был занят куда более важными делами, чем начало наступления Волховского фронта, но зубодробительного разноса, на который рассчитывали Мерецков и Запорожец, с последующими выводами не последовало.

То, что Верховный был недоволен его просьбой о новом переносе, Рокоссовский отчетливо ощущал с первой минуты разговора. Недовольство вождя сквозило в том, как он говорил со своим посланником. В том, как он растягивал слова, задавая Рокоссовскому тот или иной вопрос, как покряхтывал, слушая ответы генерала.

Все это было, но оно так и не сложилось в категоричный отказ со стороны Сталина в переносе начала наступления. Выслушав доводы Рокоссовского, вождь взял небольшую паузу, которая показалась генералу невыносимо долгой.

Сжав телефонную трубку рукой, с окаменевшим лицом он напряженно вслушивался в звенящую тишину, ожидая вердикта Верховного Главнокомандующего. Рокоссовский отчетливо слышал, как на том конце провода вождь вздохнул и безапелляционным тоном произнес:

– Думаю, для исправления всех перечисленных вами проблем хватит и шести дней, товарищ Рокоссовский.

– Да, товарищ Сталин, мы обязательно уложимся в этот срок, – глухим голосом произнес Константин Константинович, до конца не веря в свой успех.

– Я на это очень надеюсь… – холодно отчеканил Сталин. Затем, выдержав паузу, чтобы собеседник до конца проникся недовольством вождя в его адрес, сдержанно спросил: – У вас ко мне все, товарищ Рокоссовский? – после чего попрощался и повесил трубку.

Звонок Рокоссовского очень расстроил Сталина. И дело тут было совсем не в звонках и докладах Жданова о тяжелом положении Ленинграда. На всей фронтах, где Красная Армия сражалась с врагом, не было громкого и значимого успеха. Не было победы, которую можно было торжественно явить своему народу и без стеснения показать господам западным союзникам.

С началом немецкого наступления на юге России они подобно ужам на сковородке извивались вокруг начала открытия второго фронта, упорно не желая не только называть конкретную дату, но даже приблизительный срок.

Вопреки ожиданиям Сталина Западный фронт под командованием Жукова не оправдал возложенных на него надежд. Южный и Юго-Западный прекратили свое существование, и из всех важных направлений огромного советско-германского фронта оставался только Волховский фронт.

Чутье политика подсказывало Сталину наличие у Рокоссовского большого полководческого таланта. Именно поэтому вождь и согласился на повторный перенос начала операции «Искра», несмотря на тот жесткий цейтнот, что был порожден чередой военных неудач на фронтах страны.

Справедливо считая, что любому таланту надо помогать и грамотно его поощрять, он при этом строго взвешивал на весах граны этой помощи и поощрения, дабы не было их слишком много. И удовлетворяя просьбу Рокоссовского о переносе даты наступления, вождь без колебания придержал приготовленное в отношении генерала поощрение.

Положив трубку на рычаги аппарата, он переложил из одной папки в другую подготовленный Ставкой приказ о присвоении Константину Рокоссовскому звания генерал-полковника. Верховному Главнокомандующему не было жалко для своих полководцев ни наград, ни званий, ни иных других почестей. В высокой политике, где он вращался, это по большому счету не имело серьезного значения. Просто товарищ Рокоссовский слишком высоко поднял ставки, и проявлять к нему благосклонность без получения с его стороны весомых результатов было совершенно неправильно. Следовало немного подождать, а терпением товарища Сталина бог не обидел.