Выжившие - Ханна Джеймесон Страница 29

Дилан тронул меня за плечо:

– Сядь посиди.

– Все нормально, я в порядке! И пойду с вами.

Миа поморщилась:

– Так… мы пойдем?

– Мы же должны проверить? Может, еще кто-то живой. – Томи захлопнула дверцу машины. – Можешь остаться в машине, если хочешь.

Она направилась в лес, и мы последовали за ней, доказывая свою храбрость.

Миа и Арран остались охранять машины.

– Почему они ушли с дороги? – задумчиво произнес Роб у меня за спиной.

– Холодно. Лагерь лучше разбивать под прикрытием деревьев. – Я оглянулся через плечо: – Или тебя что-то насторожило?

Роб достал из кармана салфетку и протянул ее мне:

– По-моему, она тебе нужна.

Я прижал салфетку к лицу, чтобы промокнуть кровь.

Мы молча прошли около пятидесяти ярдов, и я увидел, что Томи остановилась, а затем и Дилан. Я немного отстал, погрузившись в мысли об Але и Джесси и о том, как безжалостно она смотрела на меня, будто на чужака, вражеского мародера.

Когда подошли мы с Робом, я спросил:

– Что случилось? Заметили что-нибудь?

Никто не ответил.

Мы прибавили ходу, встревоженные их молчанием, и нагнали Томи и Дилана. Пистолет висел у Томи на боку.

Отняв салфетку от носа, я оглядел уже заплывшими глазами небольшую поляну. Кто бы они ни были, двое молодых людей попытались построить укрытие из веток и листьев и теперь лежали, обхватив друг друга руками, в двух спальных мешках, начиная уже разлагаться.

На земле справа, рядом с их кустарным укрытием, я заметил пару импровизированных костылей и понял, что со сломанной лодыжкой или любой другой серьезной травмой ноги у них не было ни единого шанса. Они бы замерзли насмерть, идя от одного здания к другому, не говоря уж о том, чтобы добраться до города.

Шагнув в остатки лагеря, Дилан расстегнул одну из сумок.

– Здесь еда, – произнес он, доставая пустую коробку, – и еще рецептурные обезболивающие, фотографии, кухонные принадлежности. Они не из отеля. Скорее всего, пришли из города.

Не понимаю, как ему удалось так хладнокровно озвучить свои наблюдения.

Я посмотрел на Томи. Обычно у нее всегда находилось что сказать, но сейчас она просто смотрела вдаль.

Подхватив обе сумки, Дилан перекинул их через плечо.

– Во всяком случае, мы нашли немного еды, – заметил я.

– Да, немного консервированного лосося, овощей, скумбрии. Еще есть содовая. – Дилан снова заглянул в сумки, стараясь не смотреть на тела и говорить беззаботным голосом. – У них даже есть пакетики с мармеладками «Харибо» и чипсы. Это хорошая новость.

– Значит, люди бежали из города, – проговорила Томи.

В каком-то смысле она произнесла то, о чем мы все думали, но боялись сказать вслух.

Кивнув, словно подтверждая для себя суровую истину, она развернулась и пошла к дороге, оставив остальных справляться с отчаянием самостоятельно.

Я предложил Дилану взять одну из сумок, но он отказался.

Потом и мы покинули это ужасное место.

Томи молча отвезла нас обратно в отель. Формально мы нашли то, что искали, но трудно сохранять оптимизм, когда видел такую убийственную потерю надежды. Раньше мы боялись думать о том, что лежит за пределами нашей территории, поскольку слишком страшно получить ответ «ничего».

Раз или два мне в голову приходила мысль: неужели самоубийство – не так уж и плохо, учитывая обстоятельства? Хотел ли я увидеть, где мы – и человечество в целом – закончим свой путь? Хотел ли я увидеть, насколько все станет хуже, прежде чем хоть что-то станет лучше, и то если станет?

Но мысль о самоубийстве всегда была мне не по нутру. Пока я могу приносить пользу, я останусь. Я не стану добровольно отказываться от жизни. И все-таки я никогда не позволял себе думать плохо о тех, кто решил, что хватит и сил терпеть больше нет, потому что так оно и было. Это было бы уже слишком. Когда падали ядерные бомбы, ведь и я мог бы находиться в Сан-Франциско или в Миссисипи с моими родителями, но я оказался не там, а в одном из немногих мест, избежавших всеобщего разрушения. И мысль о том, чтобы, поддавшись отчаянию, увеличить своей смертью общее количество смертей, казалась мне какой-то неблагодарной.

Я несколько раз хотел спросить Томи, все ли у нее в порядке, но чувствовал, что у нее нет настроения разговаривать со мной. У меня плохо укладывалось в голове, что самоубийство двух человек может расстроить больше, чем смерть тех двоих, которых она убила лично.

Все еще держась за пульсирующий разбитый нос, я наблюдал, как она ведет машину, и вспоминал, как она кивнула там, на поляне. Она кивнула себе, прежде чем уйти с поляны, и это было мрачное предвестие. Кивок. Значит, вот и все. Кивок. Там ничего нет. Кивок. Никакая помощь явно не придет. Кивок. Мы полностью предоставлены сами себе.