Комиссар госбезопасности. Спасти Сталина! - Олег Таругин Страница 28

Третьего, вооруженного револьвером и, как и предполагал Сергей, оказавшегося возле трибуны, взяли живым. Вот только он успел произнести «волшебное слово» и сейчас пребывал в бессознательном состоянии, и привести его в чувство отчего-то не удавалось. Относительно того, был ли в составе диверсионной группы еще кто-то, пока ясности не имелось: по крайней мере, в необъяснимый обморок никто из числа участников торжественного мероприятия больше не падал, да и оружия пока не нашли…

О том, что делать с пленными дальше, позаботились заранее, подготовив подходящее объяснение: арест вражеских диверсантов видело слишком много людей, и распространение неминуемых слухов следовало предотвратить. Точнее, направить в нужное русло, огласив полуофициальную информацию (которая, разумеется, распространится в широких массах никак не позже пары-тройки суток) о том, что немецкие агенты воспользовались гипнозом. При этом давно и хорошо знакомый человек начинает вести себя «как-то не так», забывая элементарные вещи, и одновременно демонстрируя новые, непривычные для него знания и способности. А ежели перед или после этого еще и сознание необъяснимо терял, то это уж и вовсе крайне подозрительно. Одним словом, соблюдайте повышенную внимательность, товарищи, поскольку неведомых фашистских гипнотизеров пока еще не арестовали и ищут по всему городу. Что же до уважаемого старшего мастера, пронесшего в метро бомбу, то он ни в чем не виноват, поскольку просто не понимал, что творит, и потому сейчас находится вовсе не под арестом в НКВД, а на излечении в закрытой психиатрической клинике.

Простейшая хитрость, позволяющая, тем не менее, убить сразу двух зайцев. Во-первых, народ получает достаточно непротиворечивое объяснение событий на «Маяковской». Во-вторых, подсознательно увеличивает бдительность, что может всерьез усложнить жизнь вражеским хроноагентам, буде такие объявятся. Разумеется, теперь не избежать вала обращений в органы о «странно поведшем себя соседе/сотруднике/знакомом/бывшем муже», но пусть уж лучше так: сотрудники госбезопасности завтра же получат от НКПЛ исчерпывающие инструкции. Заодно и всяческой уголовной и приблатненной шушере не поздоровится – напуганные гипотетическими «гипнотизерами» рабочие при первом же подозрении как минимум всерьез намнут им бока, после чего со всей ответственностью сдадут в НКВД…

Одним словом, пока Кобрин с Зыкиным разбирались с пленными, их пока что немногочисленные подчиненные во главе с младшим лейтенантом Колосовым носились как наскипидаренные. Поскольку необходимо было срочно подготовить и разослать ориентировки в НКВД и военную контрразведку, причем составив их таким образом, чтобы не возникло никаких лишних вопросов и подозрений. И это не считая превеликой кучи обычных хлопот, связанных с созданием новой организации, коей волею Сталина стал Народный комиссариат перемещенных лиц!

Зато радовало другое: пленный продержался куда дольше, чем ожидалось, успев рассказать не только о проекте «Возрождение» и расположенной в бывшем правительственном бункере лаборатории, но и набросать историю своего мира примерно до середины пятидесятых годов ХХ века. К величайшему сожалению, о последующих событиях узнать уже не удалось – по описанной выше причине. В частности, Сергей так и не успел выяснить, что за Великая Американская революция произошла в конце шестидесятых. Хоть теперь и догадывался, какие именно события послужили ее причиной…

– Много чего, Витя, сейчас расскажу. Собственно, не станем время терять, товарищ Сталин ждет. Бери бумагу и пиши, я стану диктовать. Все вопросы – потом, сначала рапорт оформим.

– Так не положено вроде? – засомневался товарищ, тем не менее, выкладывая на стол пачку проштампованных по верхним правым углам листов и чернильную авторучку. – Сам же должен писать, лично?

– Витя, душевно прошу, даже не начинай, – буркнул Сергей. – Во-первых, я – как ни крути, полномочный руководитель комиссариата, а ты – мой первый и пока единственный заместитель, значит, имею право принимать решения соответственно текущей обстановке. А во-вторых, эта самая текущая обстановка сейчас такова, что имело место организованное покушение на первое лицо государства, которое нужно расследовать в ближайшие часы. И потому у меня просто нет времени вспоминать, что там нам положено, а что не положено. Понятно объяснил?

– Да понятно, понятно, чего ты раздухарился-то? – насупился особист, откручивая колпачок и проверяя перо на тыльной стороне ладони. Стерев большим пальцем чернильную черточку, кивнул. – Давай, я готов. Чего писать-то?

– Погоди, Вить, думаешь, это так просто? Вот взял и надиктовал? У меня до сих пор все мысли наперекосяк.

– А почему нет? – искренне удивился товарищ. – Пересказывай ваш разговор, только не шибко быстро, а я запишу. Что сложного-то?

Криво усмехнувшись, Кобрин устало потер лоб:

– Да понимаешь, дорогой ты мой товарищ лейтенант, в смысле майор… сложного-то, в принципе, ничего. Вот только не каждый день узнаешь, что, так или иначе, стал причиной изменения всей человеческой истории! Не сам, понятное дело, вместе с боевыми товарищами – и с тобой в том числе, – но тем не менее. Короче говоря, как мехвод мой выражался, «с ума сдуреть»…

– Да ладно тебе, – пожал плечами контрразведчик. – Ты ж сам говорил, что мы еще в июне историю войны изменили, когда не позволили фрицам наших в котел запереть. Да и потом тоже, и под Смоленском, и под Ленинградом, и уже тут, под Москвой! В чем проблема-то? Раскис ты чего-то, Серега, устал, что ль?

– В масштабе, Вить, исключительно в масштабе, – тяжело вздохнул народный комиссар. – Одно дело – история нашей с тобой войны, совсем иное – всей планеты, а то и дальнего космоса. Одно хорошо: теперь я точно знаю, кто наш противник и ради чего он все это затеял! А это уже немало. Впрочем, ты прав, нечего рефлексовать и время терять, его у нас и без того почти не осталось, поскольку завтра они повторят попытку. Записывай. Пленного зовут Теодор Мартин, он научный сотрудник секретной лаборатории правительства Конфедеративных Штатов Америки…