Мститель. Долг офицера - Валерий Шмаев Страница 28

– В ножи, – добавил я. Свой мотоцикл я притер прямо к полицаям, а грузовикам показал рукой на выход с пятачка. Никифоров понял все сразу, двигаясь не торопясь и перекрывая грузовиком выезд из деревни.

– Оу! Партизан! Юде? – с вопросительной интонацией обратился я к полицаям. – Ком? – Это, пожалуй, был весь мой словарный запас немецких слов, кроме «Гитлер капут» и «Ахтунг», ну и неизбежных возгласов фильмов для взрослых.

Всякие там: «О! А-а! Я! Я! Дас ис фантастиш!» здесь стопудово не прокатили бы, но полицаям хватило и этого, и они с подобострастием сгрудились вокруг меня.

– Сигаретен? – предложил я, протягивая початую пачку сигарет, которую, повернувшись, достал из кармана кителя Виталика, мигнув ему при этом. «Старшина» в это время вылез из коляски и, потягиваясь всем телом, обошел полицаев справа. Виталя, сделав шаг от мотоцикла, повернулся в сторону деревни, но при этом оказался слева от полицаев. Получилось у него очень естественно. Автомат у Виталика висел на боку стволом вниз, а вот кобуру «Нагана» он расстегнул, прикрываясь мной.

Мне надо было, чтобы полицаи протянули ко мне руки. Как только сигарету взял последний, долговязый, огненно-рыжий полицай с крупными веснушками на лице, «Старшина» засадил ему нож в спину, а Виталик, ни секунды не сомневаясь, влупил левому рукояткой «Нагана» в висок. Опять перенял у меня очередную дурную привычку. Сколько раз говорил ему: «Не бери у меня гадости». Тот, что стоял передо мной, умер мгновенно – нож попал ему прямо в сердце. Он еще стоял на ставших вдруг ватными ногах, а оставшиеся двое уже завороженно пялились в ствол «Парабеллума», кобуру которого я расстегнул загодя.

– Тихо, уроды! Пасть откроете – сдохнете, а будете молчать – живыми оставлю. Кивни, если понял. – Ну да, «Старшина» успел раньше. Энерджайзер, блин. Остался у нас только один «язык», который белыми от страха глазами смотрел на вполне себе так обыкновенных немцев, выпрыгивающих из машин.

– Трупы в их грузовик, – это я саперам. – Никифоров, смени «Погранца» на пулемете, сюда его. – Черт, не дал я водилам и саперам номера. – «Старшина», «Серж»! Выяснить, сколько их, состав, вооружение. «Третий» – на пулемет у передней машины. Стрелять без команды. – Сам метнулся к кабине грузовика, еще один в грузовике спит – ноги из пассажирской двери кабины торчали. В смысле, спал. Резко открыв водительскую дверь, я пришпилил спящего водилу штыком к сиденью. Придержав дергающееся тело жестким захватом за горло и надавливая на штык, подождал, пока полицай перестанет дергаться, после чего вытащил штык и захлопнул дверь. Пусть полежит здесь, не до него пока. Торопливо перебежал к крайним домам, заскочил в ближайший двор и зашел в распахнутую настежь дверь дома.

Вышел я на улицу через полтора десятка секунд или несколько часов. Я так и не понял, сколько прошло времени и как я оказался на крыльце. Ноги вынесли меня из горницы без моего участия.

Именно здесь, в этом простом деревенском доме, я перестал быть самим собой. До этого дома все было как на фильме про войну, и я убивал немцев, как в реалистичной компьютерной игре. Мне и до этого дня пришлось побывать на страшной войне и увидеть такое, что никогда не покажут по телевизору. Я действительно видел жуткие вещи современной войны. В той моей первой жизни, которую я так старательно пытался забыть. Здесь же мне пришлось осознать, что на жестокость надо отвечать еще большей жестокостью.

Рядом с моим плечом к закрывшейся двери дома простыми деревенскими вилами с обломанным черенком была прибита десятилетняя девочка. К моему ужасу, еще живая. Трясущимися руками я поднял «Наган» и выстрелил ей в голову. И больше ничего не мог для нее сделать, а то, что полицаи сделали с этой большой еврейской семьей, будет стоять у меня перед глазами всю мою жизнь. Лужи засыхающей крови, внутренности, отрезанные детские головы. Много. Я даже не смог понять, сколько их. И зачем?

Во мне поднималась даже не ярость, а глухая, затопившая меня всего, черная, как деготь, злоба. Мне очень хотелось кого-нибудь убить, и я даже знал кого. На деревянных негнущихся ногах вернулся к грузовикам. Информация была нерадостная, полицаев было всего тридцать четыре штуки, значит, осталось двадцать восемь и двое немцев. Вооружены они были одним ДП, тремя ППД и винтовками, у немцев были автоматы. В этом случае у нас был шанс, никто не всполошится от выстрелов незнакомого оружия, но мне было все равно. Мне было до такой степени все равно, что я готов был вырезать их в одиночку.

Виталик потом сказал мне, что я почти ни на что не реагировал. Был как будто в трансе и все время смотрел на пока еще живого полицая, который, увидев, откуда я пришел, начал пятиться, пока не уперся спиной в кузов грузовика. Глаза у полицая были белыми от дикого ужаса, самого его била крупная дрожь, а я, не мигая и глядя на него, сжимал и разжимал ладони. Впрочем, я быстро пришел в себя, по крайней мере, внешне. Я хотел вырезать двадцать полицаев в Освее? Вот они!

– «Дочка» – вторым номером к «Третьему», водила – вторым номером к Никифорову. Пулеметы развернуть на выезды из деревни. Саперам взять ППШ, двигаетесь прямо по улице, наводите нас на полицаев. «Старшина» с «Погранцом». «Серж» со мной. Резать не обязательно, можно стрелять, по возможности брать пленных. Урода связать. Идем по улице группой. Мы немцы, в дома заходим парами. – Самих немцев мы обнаружили почти в конце деревни, около целой группы местных парней и девчонок, стоящих на коленях со связанными сзади руками, и лежащего ничком парня с перебинтованной ногой и в гимнастерке с зелеными петлицами. Все были здорово избиты, а девчонки еще и полураздеты, кто в разорванных платьях, кто вообще без них. Оба немца и десяток полицаев стояли почти шеренгой, спиной к нам, приготовив винтовки. Были мы вчетвером, я, «Серж» и саперы. «Погранец» со «Старшиной» развлекались на соседней улице, вернее, в переулке, добивая последних полицаев. Этим ухарям помощники были не нужны.

– Бьем, как развернутся, – вполголоса сказал я и громко во весь голос: – Halt.

Немцы просто повернули головы, но опустили стволы автоматов, а полицаи начали оборачиваться, отчего строй их сломался. Кто-то даже винтовку успел на плечо повесить. И тогда мы открыли огонь. Выпустив в четыре очереди весь магазин, я быстрым шагом прошел оставшиеся метры и с диким удовольствием добил штыком единственного раненого полицая, пробив его всего насквозь и пригвоздив к сухой земле, как муху булавкой. После чего ткнул в одного из подтянувшихся саперов пальцем.

– «Восьмой»! К нашим. Подгоняйте сюда их грузовик, с водилой приезжаешь ты и «Дочка» – И сразу во второго. – «Девятый»! К «Старшине». Вытаскивайте трупы на дорогу, подгоним машину и загрузим. Не забывать оружие.

«Восьмой»

– Я сегодня убил немца! Я! Убил! Немца! Не он меня, как половину нашего батальона здесь, на поле у Освеи, и не как лейтенанта нашего, которого танкеткой задавило и по гусеницам размазало. Потом нас согнали, как испуганных зайцев, и толпой к озеру погнали. И мыли мы эту танкетку, от лейтенанта нашего отмывали, все гусеницы и днище, а потом, когда боец один под танкеткой был, она вдруг раз – и провернулась на месте, и мы опять ее отмывать начали, а немцы смеялись, заходились просто.