Цусимский синдром - Станислав Смакотин Страница 28

– Не изволите чаю, Владимир Николаевич? – сглаживает Матавкин неловкую паузу.

– Благодарю вас, но бегу! – Демчинский еще раз недоверчиво оглядывает меня и молча откланивается.

Аполлоний явно хочет что-то спросить, однако воздерживается. Я тоже не спешу делиться выводами. Молчание затягивается.

– Ну-с, давайте взглянем на письмо! – вторично нарушает он тишину.

Разворачиваю гербовую бумагу с орлом. Пробегая несколько строк с витиеватостями вроде «соизволилъ отдать следующий приказъ», наконец, разбираю корявый почерк:

«…Поручикъ Смирновъ Вячеславъ Викторовичъ назначается в штабъ II эскадры Тихого океана Его Императорского Величества в должности младшего офицера.

Подписано: З.П. Рожественский.

Пятое мая одна тысяча девятьсот пятого года».

Приехали. Кстати, подписи Колонга нет. Хотя вроде должна… А личное дело? А как быть с тем фактом, что меня вообще нет, и не то что в списках армии, вообще в этом времени «нетъ»?..

– Еще что-то… – вытаскивает записку из конверта Матавкин. Разворачивая, отдает мне. Читаю: «Назначение выдано Вамъ для внутреннего пользования на эскадре. Приказъ по эскадре не объявлялся».

То есть я «как бы» поручик и «как бы» при штабе? Ловко. Бумага «на предъявителя»? Вспоминается почему-то писулька миледи из «Трех мушкетеров: «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. Ришелье».

Нет, ну а чего ты хотел? Посвящения в русский офицерский корпус? Жирно не будет для вчерашнего утопленника?

– Поздравляю, Вячеслав Викторович! – Матавкин крепко жмет руку, улыбаясь. – Теперь вам будет значительно проще. А в премудрости здешние я вас постепенно посвящу, не волнуйтесь.

Когда посвящать станешь, Аполлоний? Сегодня пятое, до сражения девять дней… Или не будет у нас сражения?

Кстати, а как быть с адмиральским обедом? Не пора ли?

– Аполлоний… Михайлович!.. – Нет, поразительно невозможная штука это «выканье»! Сейчас и поинтересуюсь, кстати, можно ли здесь на «ты». – Скажите, а…

Вновь стук. Сегодня что, день открытых дверей?

Входит портной унтер, неся в руках солидную кипу. Так быстро? Наверняка нашел нужный размер, уверен, даже подшивать не пришлось!

– Строевая форма… – раскладывает тот передо мной вещи. – Парадной и зимней не нашлось, ваше благородие… Погоны… – Унтер кладет отдельный сверток. – Едва разыскал, у нас все больше морская… Ботинки вот тоже принес…

При взгляде на разложенное добро у меня отвисает челюсть. Поднимаю новенький китель. В нос ударяет едкий запах нафталина, и я не выдерживаю: пчхи!.. Строевая форма не походит на здешнюю. Во всяком случае, у местных она другая!

– Ежели велика будет, можно будет ушить, ну а мала… – недовольно косится унтер. – Другой нету, один номер. Да и ентот случайно оказался, весь склад перерыл… – Матрос явно медлит, стараясь задержаться. «Словно официант чаевые клянчит или портье в гостинице…» – мелькает у меня. И точно.

– Спасибо, братец, расстарался! – Матавкин наливает чарку. – Держи вот!

– А за это благодарствую, ваше благородие! – мигом расцветает тот. – Вот это по-нашенски! – опрокидывая голову, бубнит унтер. – За здоровья ваших благородий! – одним глотком приканчивает он содержимое. Однако стакана не ставит, косясь в сторону стола.

– Давай, давай! – добродушно улыбается Матавкин. – Не наглей!

– Слушаюсь! Не стану, господин доктор… – с сожалением возвращает посуду на место. – Ежели что, знаете, где искать…

Мне не терпится примерить мундир, и я срываю осточертевшие брюки. Короче и комичней которых не придумать… Наконец-то есть нормальная одежда, не то я как гадкий утенок!

– Это мундир берегового состава. Видимо, Зиновий Петрович решил сделать вас поручиком по адмиралтейству, – задумчиво произносит Матавкин.

Строгие черные брюки приходятся впору: «Сшиты будто на меня!» Облачаюсь в темно-синий китель, торопливо застегиваю пять пуговиц. Серебряные! Фуражка с белым верхом чуть велика, но на голове держится, и лады. Ботинки… Мой сорок второй с половиной – извечная головная боль. И сорок третий велик, и сорок второй жмет… Однако либо сто лет назад была другая мерка, либо… Эти садятся, будто влитые. Тщательно их зашнуровываю. Беру перчатки…

– Повседневно их не носим, Вячеслав Викторович. Это парадные! – улыбается Матавкин. – Кортика вот только вам недостает… – Что-нибудь придумаем с ним, я надеюсь! – Врач задумывается.

Прохаживаюсь взад-вперед, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие. Кого не водили по броненосцу в тапочках, тому не понять… Новые ботинки поскрипывают мягкой кожей, тело неожиданно само приобретает выправку. Правильно говорят: не человек делает имидж, а он человека!

– Ничего не упустили? – с интересом наблюдает Аполлоний.

– Вроде бы… Нет?.. В зеркало хочу поглядеть!..

– Точно не забыли? – В голосе врача неприкрытое ехидство.

«Что опять не так?.. Растерянно обвожу взглядом пространство. – Рому разве еще хлебнуть да сигарету выкурить… Три дня без никотина, ни в какие ворота! Так и завязать недолго!

– Аполлоний… Михайлович! Не томите: что такое?

– Вы в каком военном чине состоите?

– Лейтен… Поручик?

– И как же об этом догадаются окружающие?

А-а-а-а! Погоны!!! И как я запамятовал?! Точно, никакой из меня офицер… Гражданская тряпка ты, вот кто, Слава!

Пристыженно разворачиваю сверток. Два серебряных погона, три таких же звезды на каждом… Красная полоска.

– Давайте помогу! – Матавкин прикрепляет их на место. – Теперь готово! – скептически оглядывает меня, отступая. – Можно и вам показывать! – достает из шкафа небольшое зеркало.

Мать моя… На меня смотрит конкретно небритая личность в шикарной форме поручика Российской империи. С мордой, будто мундир этот он с кого-то как минимум стянул. И хорошо еще, если с живого… И в таком виде идти на высокий обед?!

В панике поворачиваюсь:

– Помазка лишнего со станком нет у вас?.. Ох уж мне это «выканье». Но сейчас не до этого!

В моем голосе столько страдания, что Матавкин, конечно, сжаливается:

– Есть запасной набор, секунду…

Через четверть часа выходим из каюты. Матавкин – чему-то весело улыбающийся. Я же – с покорябанным лицом, пахнущим в радиусе мили одеколоном вековой давности. Гляжу на весельчака, и меня разбирает досада. Дал бы тебе электробритву – поглядел бы, как с ней управишься… Но тоже разбирает смех: какой-никакой, а первый мученический опыт с опасным лезвием… И как они жили здесь, в такой глуши?

На верхней палубе в нос ударяет едкий запах. Поднимаем головы – возле трубы собрано подобие лесов, несколько матросов закрашивают желтый черным. Другие проделывают ту же процедуру с ближайшей мачтой.