Академия сердцеедов. Отбор - Полина Верховцева Страница 28

Бросили, значит…

По одной, ведомой только им причине, решили поиграть в дружбу и сбежали, прекрасно зная о моем уязвимом положении и о том, что я не в состоянии расплатиться.

Ладно, с «подружками» буду разговаривать позже, пока надо как-то выкручиваться из неудобного положения.

—Раз они ушли, то платить тебе,— твердо произнес уже совсем не улыбчивый парень.

—У меня нет денег,— призналась я.

Изнутри поднимался холод и горечь разочарования. Какая же я все-таки дура. Уши развесила и на конфетки сладкие повелась.

—Нет денег?— с кухни вышел грузный бородатый мужчина. Вытирая руки клетчатым полотенцем, он смерил меня тяжелым оценивающим взглядом,— значит, будешь отрабатывать.

Я попятилась, прикидывая, как буду отбиваться от этих двоих. Женщина не в счет, помогать не станет, но и мешать вряд ли будет. Толстяк — неповоротливый, от него легко оторваться. Остается только парень. Из преимуществ у меня только внезапность и готовность постоять за себя. Если понадобиться, буду кусаться, царапаться, что угодно…

—Ты чего там удумала?— ухмыльнулся толстяк,— противни иди мой, да кастрюли. Посудомойка заболела. Полы отдраить надо. Марика как муха вареная, толку никакого.

Женщина с тряпкой недовольно забухтела себе под нос, а у меня аж от сердца отлегло.

—Посуду помыть? Полы? Это я могу.

Неприятно и обидно из-за того что девочки так поступили, но сама работа меня не пугала. Помою, отчищу, с меня не убудет.

Меня отправили на кухню, вручили тряпку-дерюшку и оставили наедине с горой посуды. Тут были противни с пригоревшей корочкой после сладких пирогов, кастрюли с застывшей карамелью, формы и формочки, венчики, тарелки, блюдца, целый ворох десертных ложек и вилочек.

—Наслаждайся,— криво усмехнулся снова подобревший разносчик,— пока все не отмоешь, не уйдешь.

Что ж, это более чем достойная расплата за собственную тупость.

Я приступила к работе. Угрюмо драила грязную посуду, вытирала сырую, расставляла чистую. Потом мне выдали ведро, швабру и тряпку, и я принялась за полы.

—Хорошо моешь,— заметил бородач, который был главным кондитером, а заодно и хозяином «Сладких грез»,— хочешь устроиться ко мне на постоянную работу? Деньгами не обижу.

В душе дрогнул маленький жадный гномик. Для девочки из Муравейника это была работа мечты. Подумаешь, мыть полы и посуду. Зато в тепле, среди вкусных запахов и румяных сладостей. Предложи мне кто-нибудь это раньше, я бы согласилась не задумываясь, но сейчас цели изменились.

—Я бы с радостью, но не могу. Готовлюсь к поступлению в академию. А потом, если все-таки поступлю, времени и вовсе не останется.

—Странная ты,— удивился он,— обычно тех, кто в Весмор тянется, палец о палец не заставишь ударить. Ходят носы задрав, да смотрят на всех свысока.

—Я из Муравейника,— честно призналась я.

—А те девицы, что с тобой были? Местные?

—Да.

—Почему они ушли?

—Не знаю. Должно быть это весело.

Он досадливо крякнул и ушел, а я продолжила мыть пол.

Мне потребовалось несколько часов, чтобы справиться со всеми поручениями, и когда ведро с тряпками было убрано в кладовку, на улице уже стояла полночь.

—Держи,— толстяк сунул мне в руки вощеный кулек,— сегодня не продали, а завтра уже не вкусно будет.

Внутри оказались примятые профитроли и маленькие, усыпанные сахарной пудрой крендельки.

Я так устала, что даже голода не чувствовала, но хозяина поблагодарила искренне и от всей души. Особенно за то, что не вызвал стражей порядка и дал возможность отработать.

Главный вход уже был закрыт, поэтому «Сладкие грезы» я покидала с заднего двора.

На улице царила тьма и было тихо. Люди уже разбрелись по домам, перламутровые вывески погасли, и только где-то вдалеке, в районе кабаков играла залихватская музыка.

Второй раз я оказалась в ночном Хайсе совсем одна и, если честно, совершенно не представляла куда двигаться дальше. В голове остались весьма смутные воспоминания о том, как мы добирались до этого проулка — вели девочки, а я, дура непроходимая, крутила головой и восторженно ахала, умиляясь на каждый кирпич.

Вроде мы поворачивали здесь…или здесь…или после вон того дома со скульптурами на крыше, которые в темноте были похожи на притаившихся чудовищ.

В общем, я заблудилась и беспомощно бродила по незнакомым темным улицам. В пору было искать укромное место и устраиваться на ночлег. Я представила, как сижу в подворотне, словно безродная дворняжка, и совсем приунылы. Этот город не спешил принимать меня как равную, и жизнь в Хайсе все меньше походила на праздник.

—К черту,— проворчала я, понимая, что самой из этого хитросплетения улиц не выбраться,— с меня хватит.

Я доела последний профитроль, выкинула пустой кулек в кованую урну, похожую на раскрытый бутон, и свернула в первый попавшийся переулок, твердо решив переночевать прямо здесь.

В переулке было еще темнее. Дома, до этого стоявшие на приличном расстоянии, словно прыгнули навстречу друг другу, оставляя совсем мало места для прохода. И ни одного окна, выходившего бы в этот закуток.

Пройдя еще немного, я добралась до угла и, не подозревая, что меня за ним поджидает, спокойно шагнула вперед.

Моему взору предстала жуткая картина. Чуть поодаль между грубо сколоченных ящиков виднелось распластанное тело, над которым склонилась темная фигура с ножом. Возле них прямо на земле стояла небольшая масляная лампа, и в ее тусклом, дрожащем свете я с необычайной четкостью увидела, как с лезвия медленно скатываются тугие капли крови.