Земли семи имён - Дарина Стрельченко Страница 28

В этот раз допрашивать его собирался сам правитель – оглядываясь, шептались, что владыка Грозогорья будет говорить с владыкой воров как с равным, чтобы требовать неприкосновенности здешних земель или же раз и навсегда положить конец вору, чьё настоящее имя знали лишь продавцы каменной пыли да тени в кривых переулках.

Хедвика прислушалась, встала на носки, вытянула вверх руку и приложила ладонь к влажному камню высоко над головой. Базальт под её рукой задрожал, размяк и с чавканьем просел вглубь стены. Хедвика выдернула ладонь и с отвращением обтёрла о соседние камни. К счастью, жертва соляной магии не была напрасной: стена перед ней начала оплывать, как догорающая свеча. Когда камня осталось только по колено, она приподняла платье, осторожно перешагнула через преграду и, поминутно оборачиваясь, дрожа от холода, отгоняя мысли и голоса в голове, побежала дальше.

К центру башни коридоры дворцовой тюрьмы сворачивались, словно растревоженная улитка, утягивали свои щупальца к самому сердцу подземелий. Башня, глядевшая далеко за пределы Грозогорья, шпилем уходила под низкие зимние тучи, а корнями впивалась глубоко в землю, пряча в своих подвалах залы, комнаты, кладовые, погреба… Поговаривали, что тайным ходом отсюда можно было выйти к королевским теплицам и даже к самому обрыву над Зелёной Рекой.

Очередной коридор вновь кончился тупиком, и Хедвика уже привычно прислушалась, отыскивая, где спрятана невидимая скважина, жаждущая соляных крох. На этот раз она обнаружилась внизу, почти у самой земли. Хедвика развернула тряпицу и вновь высыпала на ободранную о камни ладонь драгоценную прозрачно-белёсую крупу. Рука скользнула по шершавой стене, нащупав крошечную нишу, вжалась ладонью… Стена замерцала, и камень чуть поддался, но мягким, как в прежних стенах, не стал, а лишь облепил руку густой и скользкой каменной крошкой – без тени магии.

– Мало соли? – шёпотом спросила Хедвика, высыпая ещё. – На, ненасытный!

Но камень вновь не поддался, и она зажгла в ладони слабый огонь, чтобы разобраться, в чём дело. Стена выглядела как прежде.

Хедвика постучала по камню – глухой стук, и ничего больше. Она с силой вдавила ладонь в третий раз, но камень, казалось, остался равнодушен…

Она отпрянула, вскрикнув и зажав себе рот. В том месте, где ладонь коснулась стены, по выступам зеленоватого базальта пробежало алое пламя. Юрким ужом оно стремительно миновало стену, перекинулось на соседнюю и, не успела Хедвика оглянуться, вытянулось на полу, отсекая ей путь обратно. Змейка огня ширилась, языки пламени лизали уже все три стены, и надобность в огоньке в ладонях отпала: в коридоре стало ярче, чём днём, и жарче, чем в самое душное лето в гуще сладкого виноградника.

Не зная, куда отступать, Хедвика попыталась залить пламя водой, но ладони, напитанные соляной крошкой, слабо отзывались на привычное колдовство шара: капли влаги, срываясь с рук, бессильно и беззвучно гасли в пасти алой змеи.

«Сейчас бы в океан», – безнадёжно подумала Хедвика, вспоминая книгу из библиотеки мастера. За ней вспомнилась и другая – «Образы и иллюзии».

«Чтобы обрести чужой образ… следует вдуматься в сильное чувство того, чей образ желаем…»

«Стало быть, и пыль с них соляная будет в десять раз ценнее да реже, только на королевскую кровь откликается…»

Соляная пыль – на королевскую кровь. Вдуматься в сильное чувство того, чей образ желаем!

О чём думает правитель Грозогорья? О властителе воров! О нём, о Файфе!

О, это несложно.

Найти лютника и всю горечь свою излить жаждала она не меньше правителя, а то и больше…

Закрыла глаза, отрешившись от дыма, представила каменное сердце, затихшее без синего шара, ухмылку и серебро в глазах, от всей души пожелала, чтобы согласился лютый вор добром уйти из Северолесья… Толкнулось в груди снова, перестукнуло, и наконец захлестнул привычный океан. Тёмной волной смывало с берега мелкие камни, каменное сверкающее крошево глотала большая вода. Волна отходила, утихала, набирала силу и вновь возвращалась.

Не дожидаясь, пока воды улягутся, пока перестанет кружиться голова, Хедвика открыла глаза и с громадным облегчением увидела, как оседает перед ней стена. Выходит, чем ближе к сердцу подземелий, тем хитрее становились замки и придирчивее магия. В этом тупике не пожелала соляная пыль откликнуться на простую кровь, а на королевскую – отозвалась, отомкнула затвор. Хедвика подхватила ставшее тесным платье и, путаясь в юбке, неловко переваливаясь в чужом теле, бросилась вперёд.

Но алая змея летела по пятам, и из пасти её вырывались дымные змеи, взвивались в воздух, обвивали горло горячим горьким кольцом…

«Берёшься за магию – осторожнее нить вонзай в иглу. Раскалится печь, выйдет месяц, высветлит шитьё. Берёшься за магию – осторожнее будь».

Помимо воли всплыли в памяти эти слова – не то напутствие, не то заклинание. И руки помимо воли затанцевали – чужие руки, чужая память. Хедвика, будто кукла в тряпичном теле, только глядела, распахнув глаза, как огненную змею словно сквозь игольное ушко протягивают: змея становится тоньше и тоньше, дымные хвосты тают, алая чешуя, вспыхивая, падает на каменный пол, а потом и звон, и лязг, и огромные шипящие дыры в змеиной коже…

Шипя и тая, змея металась по полу, плеща хвостом, силилась обвить ей ноги, обжигала, но Хедвика бежала, не останавливаясь, неслась на чужих ногах, подбирая юбку. Тогда змея извернулась, выплюнула кровавый огненный бутон ей на платье, и новая крохотная змейка побежала по подолу.

Хедвика закричала, но не от огня, а от того, что стремительный зелёный ручей хлынул ей навстречу, бурля, расплёскивая по стенам щепки и солому, крысиные кости и мелкие камешки. Не в силах остановиться, она вбежала в поток, и ледяные брызги полетели в лицо, залили алых змей, накрыли дым.

Потрескивая, пылали позади горящие щепки, которые пожирала умирающая змея, а Хедвика неслась вперёд, и платье трещало по швам и грозило вот-вот разойтись, слишком тесное и узкое для мощного тела. Сапоги нещадно сжимали ступни, и она проклинала далёкий день, когда в лавке «модных туалетов» купила эти колодки…

Бежала и бежала, и давно уже сбилось дыхание, и короткие, до плеч, волосы облепили лицо, и не было уже сил передвигать ноги, а онемевшие пальцы давно не держали на весу юбку, и шерстяной подол волочился за нею следом, тяжёлый, влажный, опалённый… Кто бежал за неё, кто дышал, кто думал?.. Те самые тени, что прятались в шаре Файфа?

Об одном она не смела забыть в этой страшной гонке: о двух стеклянных сферах, спрятанных глубоко в складках платья. Лишь бы не выпали, лишь бы уцелели…

Хедвика не сразу поняла, что бешеная гонка прекратилась. Прошла минута, прежде чем она вспомнила, что стоит без движения в каменном закутке, освещённом факелами, а перед нею – тяжёлая, схваченная железными скобами дверь.

Сглатывая горечь и соль, она прижала руку к груди, силясь унять грохочущее сердце. Кое-как стянула с себя ставшее никуда не годным шерстяное платье, оправила прилипшую к телу сорочку, обтянувшую широкую грудь. Провела рукой по волосам. Вздрогнула: вместо привычной, мягкой, что трава, волны ощутила колючие, жёсткие пряди.