Платье цвета полуночи - Терри Пратчетт Страница 27

Господин Ковёрщик ждал, тяжело привалившись к карете: он-то ровным счётом ничего не понял, как и сама Тиффани, но уж она непременно выяснит, в чём дело.

— Вы можете встать, господин Ковёрщик, — промолвила она.

Возница поднялся на ноги — очень-очень осторожно, заранее скривившись в ожидании того момента, когда в спину молнией ударит боль. Неуверенно потоптался, чуть подпрыгнул в пыли, как будто давил муравья. Вроде получилось; он рискнул подпрыгнуть ещё раз, широко раскинул руки, заорал: «Урааа!» — и закружился как балерина. Шляпа отлетела в сторону, подбитые гвоздями сапоги впечатывались в пыль; бесконечно счастливый господин Ковёрщик вертелся волчком, подскакивал и приплясывал, почти прошёлся «колесом», а когда понял, что «колесо» провернулось только наполовину, откатился обратно, вскочил на ноги, подхватил изумлённую Тиффани и закружил её по дороге, громко крича: «Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!» — пока та, хохоча, не вырвалась на свободу.

— Нынче вечером мы с жёнушкой пойдём куда-нибудь поразвлечься, барышня, и ох уж повальсируем так повальсируем!

— А мне казалось, от вальсов сплошные разврата? — удивилась Тиффани.

— Это уж как повезёт! — подмигнул ей возница.

— Вы, главное, не переусердствуйте, господин Ковёрщик, — предостерегла Тиффани.

— По правде сказать, госпожа, я как раз намерен переусердствовать, если не возражаете. После всех этих скрипов, и стонов, и бессонниц, думается мне, я с удовольствием чуточку переусердствую, а по возможности и не чуточку! Ох ты, умница, даже о лошадках подумала, — добавил он. — Верно, сердце у тебя доброе.

— Вижу, настроение у вас улучшилось. Я так рада, господин Ковёрщик!

Возница крутнулся волчком посреди дороги.

— Да я на двадцать лет помолодел! — Он просиял улыбкой, а затем по лицу его скользнула лёгкая тень. — Эгм… сколько я тебе должен?

— Сколько я вам должна за повреждение окраски? — вопросом на вопрос ответила Тиффани.

Взгляды их встретились, и господин Ковёрщик признал:

— Что ж, я с тебя ничего не могу требовать, госпожа, учитывая, что зеркальный шар-то грохнул я сам.

Что-то тихонько звякнуло. Тиффани обернулась.

Зеркальный шар, по-видимому целый и невредимый, плавно вращался в воздухе — на некотором расстоянии от земли, если приглядеться.

Тиффани опустилась на колени в пыль, где не осталось ни осколка, и произнесла, словно бы ни к кому не обращаясь:

— Вы что, снова его собрали?

— Ах-ха, — радостно подтвердил Явор Заядло из-за шара.

— Но он же разлетелся вдребезги!

— Ах-ха, дыкс дребезги — это ж раз плюнуть! Зырь, чем крохотулечнее мал-мала кусочки, тем лучшее они пригоняются друг к дружке. Ты их только мал-мала подтыкнёшь, и мал-мала мали-кули враз воспомнят, где им место, и вдругорядь слипнутся, нае проблемо. И неча тут дивоваться, мы не только ломать да рушить могём.

Господин Ковёрщик вытаращился на неё.

— Это ты сделала, госпожа?

— Ну, вроде того, — кивнула Тиффани.

— Ну надо же! — расплылся в улыбке господин Ковёрщик. — Так я скажу: quid pro quo, услуга за услугу, око за око, баш на баш, долг платежом красен, ты — мне, я — тебе. — Он подмигнул. — Так что мы квиты, а компания может засунуть все свои бумажки туда же, куда мартышка — свою прыгалку, что ты на это скажешь, а? — Он плюнул на ладонь и протянул руку.

«Ох ты ж, — подумала Тиффани, — смазанное плевком рукопожатие намертво скрепляет договор! Хорошо, что у меня есть почти чистый платок!»

Девушка безмолвно кивнула. Только что шар был разбит, а теперь словно сам собою починился. Стояла жара, незнакомец с дырами вместо глаз исчез в никуда… С чего же начать? Бывают дни, когда ты подстригаешь ногти на чьих-то ногах, вынимаешь занозы и пришиваешь ноги, а бывают такие дни, как сегодня.

Тиффани и возница обменялись довольно влажным рукопожатием, а метлу запихнули в кучу свёртков позади возницы. Тиффани вскарабкалась на козлы рядом с ним, и карета покатила дальше, по пути поднимая тучи пыли: эти клубы приобретали до странности неприятные очертания, прежде чем снова осесть на дорогу.

Спустя какое-то время господин Ковёрщик осторожно поинтересовался:

— Эгм, а эту свою чёрную шляпу ты и дальше собираешься носить?

— Ну да.

— Просто, ну, на тебе такое миленькое зелёное платьице, и, не в обиду будь сказано, зубки у тебя такие ровные и белые, прям загляденье. — Возница, похоже, ломал голову над неразрешимой загадкой.

— Я их каждый день чищу солью и сажей. Очень рекомендую, — отозвалась Тиффани.

Разговор становился всё менее приятным. Возница, похоже, пришёл про себя к некоему выводу.

— То есть на самом деле ты вовсе не ведьма? — с надеждой уточнил он.

— Господин Ковёрщик, вы меня боитесь?

— Я боюсь такого вопроса, госпожа.

А ведь он прав, подумала Тиффани. А вслух сказала:

— Послушайте, господин Ковёрщик, к чему вы клоните?

— Эх, понимаешь ли, госпожа, раз уж ты спросила, у нас тут в последнее время много чего рассказывают. Ну, знаешь, про украденных младенцев, про сбежавших детишек и всё такое. — Возница малость оживился. — Но, наверное, во всём виноваты злые старые… ну, сама знаешь, с этими, крючковатыми носами, и бородавками, и в зловещих чёрных платьях, а вовсе не милые девушки вроде тебя. Да-да, от таковских всего ожидать можно. — Решив эту головоломку, к вящему своему удовлетворению, возница до конца пути всё больше помалкивал, хотя насвистывал без умолку.

Что до Тиффани, то она сидела тихонько. Во-первых, она здорово встревожилась, а во-вторых, краем слуха слышала, как Фигли, угнездившись между мешками с почтой, читают друг другу чужие письма ^[21]. Оставалось надеяться, что Фигли уберут их обратно, не перепутав конверты.

Известная песенка гласила: «Анк-Морпорк! Удивительный город! Тролль и гном в нём и счастлив, и молод! Здесь — не то, что в норе под землёй!* Анк-Морпорк! Ты навеееек город мооооой!»

На самом деле всё было не совсем так.

В прошлом Тиффани довелось побывать здесь только один раз, и большой город ей не слишком-то понравился. В нём дурно пахло, в нём было слишком много людей и слишком много разных мест. А зелень просматривалась только на поверхности реки, которую называли грязной лишь потому, что слово более точное в печать бы не пропустили.