Варварский берег - Валерий Большаков Страница 27

Она сама изумилась содеянному – желая лишь напугать, поразила мишень в десятку.

Кровь окрасила просторную галабею, араб взмахнул руками и свалился с верблюда.

Оттолкнув бородатого, Сухова подбежала к испуганному мехари, успокаивающе воркуя:

– Животинка, животинка… Беленький, пушистенький… Не бойся!

Животинка, фыркая и косясь на женщину, позволила той забраться в седло.

– Хоро-оший мальчик, – ласково приговаривала Елена, понуждая верблюда к движению.

Выехав из скромной тени арки, она увидала скакавших навстречу арабов в полосатых галабеях, их было человек десять или пятнадцать.

Увидав ее, всадники заголосили, заорали, вытягивая сабли да ятаганы.

«Как быть, как быть…» – мелькнуло у Мелиссины.

Вот тебе и ответ! Спасибо этим сарацинам, избавили от долгих раздумий.

Понукая мехари, Елена направила его к югу, в пустыню.

Сзади послышался выстрел, но ответить женщине было нечем. Оставалось только надеяться на «скакуна», а белый верблюд был резв на диво…

Второй день нес Елену ее мехари, часами трусил, слегка покачиваясь, по плотным глинам солончаковсебхр, скользил по склонам песчаных холмов в узких проходах-таяртах.

Ветра, палящим своим дыханием, приносили песок и пыль, вихорьками закручиваясь на дне долин-уэдов.

Отвесные, слоистые стены гор обдавали сухим жаром – словно открывались невидимые глазу, но исполинские духовки.

Просторный рег – пустынная щебнистая равнина – дрожал и струился в зыбкой дымке горячего воздуха.

Совершенно черные лавовые плато перемежались с розовыми гранитными утесами; понижались, отходя назад, горные кряжи и утопали в светло-желтых песках, в поясах рассыпавшегося в щебень камня, в пестрых глинах со сверкающими выцветами солей.

Очень хотелось пить. Постоянно и много.

Холодненького бы чего-нибудь! Да где ж его возьмешь, холодненького? «Пепси» осталась в кемпере…

Проведя сухим языком по шершавым губам, Сухова сняла с передней крестообразной луки седла притороченный к ней бурдюк с верблюжьим молоком – ноу-хау туарегов.

Молоко на жаре быстро свертывалось, и можно было пить кисловатую сыворотку.

Впереди обозначилась возвышенность, а на макушку выехали трое кочевников в накидках клана кель-ахеммеллен.

Елена спокойно осадила верблюда – пришла пора знакомиться с хозяевами здешнего пекла.

Закутанных лиц туарегов было не видать, одни только удивленные глаза.

Хорошо еще, что у этих кочевников женщины в почете. Матриархат.

Навстречу Суховой выехал один из всадников, чьи повадки, а также дорогое оружие выдавали амрара, то бишь местного вождя.

– Меня зовут Ахитарель аг Ихемма, – с достоинством представился амрар, говоря на берберском наречии. – Это – Амеллаль и Азуэль. А кто ты, незнакомка?

– Имя мое – Хеллен, – отозвалась женщина, делая ударение на последний слог. – На меня напали арабы, двоих я убила, но их было больше десятка. Мне пришлось бежать. Надеюсь, что достойный амрар выведет меня к воде.

Ахитарель согласно наклонил голову и сделал приглашающий жест – дескать, следуй за нами, Хеллен.

«Ахитарель аг Ихемма…» – подумала Елена. Имечко… Будто заклинание. Или молитва жреца неведомого бога.

У туарегов оказался целый караван, и ближе к вечеру амрар привел всех к воде – укромной долине среди скал, заросшей тамариском.

Здесь находилось тайное убежище клана с настоящим колодцем, полным на удивление прохладной воды.

Верблюдов разгрузили и увели – попить да подкрепиться. Туареги – караванщики и воины – громко переговариваясь, ставили палатки-эханы.

Они крепили деревянные каркасы и покрывали их тентами из шкур муфлонов.

Возле кухни-навеса уже пылал очаг, сухие сучья акации потрескивали, булькала вода в казане – на ужин будет просяная каша – асинк и немного мяса, запеченного на углях.

Елена встала в седле, чтобы перекинуть ногу через высокую переднюю луку, и тяжело спрыгнула на землю. Устала.

Было еще совсем светло, но солнечный беспредел ослаб, и пологие волнообразные всхолмления пустыни, днем размытые в сероватой дымке раскаленного воздуха, теперь приобрели отчетливость очертаний.

По уплотненному бурями песку, прикрытому клиньями темноватой дресвы, Сухова спустилась в узкий уэд с редкими пучками злака – дрина, тонко шелестевшими на ветру.

По склонам пологих бугров с заметным шуршанием скатывался песок. И это были все звуки, рождавшиеся в предвечерье.

Пустыня, немая и величественная, изнемогшая в битве со светилом, будто отдыхала перед новым сражением и лежала, объятая покоем, ожидая ночных холодов и кропящей росы.

Елена присела на щербатый камень, но тут же встала – глыба еще хранила дневной жар, и сидеть, будто на остывающей печке, не находилось желания.

Зной страшно выматывал, лишал сил, делал тело вялым, притупливал ум и чувства.

Вечер и утро – единственное время дня, когда чувствуешь себя в пустыне человеком, а не плохо прожаренной котлетой. Покой…

– Хелле-ен!

Всё, вздохнула Сухова, кончился покой.

– Иду-у! – откликнулась она и стала подниматься к биваку.

Елене поставили отдельную палатку и постелили ковер.

Все уже сидели и плотоядно нависали над тремя плоскими деревянными блюдами овальной формы. На них дымилось мясо.

Амеллаль привел с собой сородичей – Азуэля аг Икадо и его жену, симпатичную молодую особу – женщины у туарегов лиц не закрывали.

Особу звали Шеку улт Анаба, и было ей от силы лет двадцать. Щебеча обо всём и ни о чем, Шеку положила в большую миску пшеничные лепешки тагелла, испеченные в золе, порезала их на куски, полила маслом.

– Благодарю, – кивнула Елена.

Было заметно, что Азуэль любит свою жену – они то и дело приникали друг к другу ноздрями и делали общий вдох.

Такой вот туарегский вариант поцелуя. Не губами же целовать! У мужчин этого народа существовало странное табу на рот – потому его, кстати, и прикрывали.

– Ну, вкусим щедрот, – потер ладони Амеллаль и пошел уплетать кашу.

Туареги тоже ели ложками, а как иначе в рот попасть?

Азуэль и Амеллаль слегка приподнимали нижние края покрывала и просовывали под него ложки.

«И чего мучатися?» – подумала Сухова.

После не слишком сытного ужина туареги заварили зеленый чай. Добавили для аромата кожуру какой-то табаракаты и раздали чашечки по кругу.

Пока остывал горячий чай, Елена, сдобрив порцию каши по туземной методе молоком и толчеными финиками, доскребала угощение ложкой.