Аннигиляция - Джефф Вандермеер Страница 27

Я срезала по кусочку кожи и плоти с обеих рук и затолкала в пробирки. Изучу образцы, как только вернусь в базовый лагерь.

Меня немного трясло, так что я решила прерваться и почитать журнал. Он был посвящен словам на стене Башни, и в нем я прочла множество новых отрывков:

«…и все, что разлагается под землей, на зеленых лугах, в море или даже в воздухе – все постигнет откровение и возликует, открыв знание зловонного плода из руки грешника, ибо нет греха ни во тьме, ни в свете, которого семена мертвецов не смогли бы простить…»

На полях было накарябано несколько пометок. Первая: «смотритель маяка» – интересно, не она ли обвела мужчину на фотографии? Вторая: «Север?», а третья: «остров» – понятия не имею, что бы это могло значить, а также какие выводы можно было сделать о психическом состоянии психолога, посвятившей журнал письменам. Я лишь почувствовала облегчение от того, что самую трудоемкую и сложную работу сделали за меня. Оставался только один вопрос: откуда взят текст? Со стен Башни, из журналов внутри маяка или какого-то совершенно иного источника?… Ответа у меня нет до сих пор.

Стараясь не касаться ее плеча и руки, я прощупала тело психолога, ее гимнастерку и штаны в поисках чего-нибудь спрятанного. На левой икре оказался ремешок с крошечным пистолетом, а за голенищем правого ботинка – сложенный конвертик с письмом. На конверте рукой психолога (по крайней мере, похожим почерком) было написано имя, которое начиналось с буквы «С». Ребенок? Друг? Возлюбленный? Вот уже несколько месяцев я не встречала и не слышала ни одного имени, и вдруг на тебе. Оно вызывало тревогу, казалось лишним, как будто не принадлежало Зоне Икс. Имя здесь – опасная роскошь. Жертвам не нужны имена, людям, выполняющим свою функцию, – тоже. И это имя – еще одна ненужная загадка, еще одна капля во все разрастающемся омуте, который заполнял мою голову.

Я швырнула пистолет далеко в дюны, скомкала конверт и отправила его следом. Я подумала о журнале мужа и о том, что было бы по-своему лучше, если бы его там не оказалось. А еще в глубине души я по-прежнему была зла на психолога.

Наконец я обшарила карманы ее штанов: немного мелочи, четки и листок бумаги. На нем были записаны разные гипнотические внушения, способные «парализовать», «принудить к согласию», «подчинить» – каждому соответствовало активационное слово или фраза. Должно быть, она боялась забыть, каким образом могла нами понукать. Кроме того, в этой памятке содержались и ее личные наблюдения: «Топографу нужно поощрение» или «Сознание антрополога податливо». В отношении меня только одна загадочная фраза: «Из молчания рождается насилие». Как глубокомысленно.

Слову «аннигиляция» соответствовало «принудить к немедленному самоубийству».

Нам всем выдали по кнопке самоуничтожения, но нажать на нее теперь было некому.

* * *

На жизнь моего мужа сильно повлияли детские кошмары, из-за которых он угодил к психиатру. Ему снился дом и подвал, где совершались ужасные преступления. Психиатр исключил подавленные воспоминания и предложил единственный способ избавиться от этого яда: вести дневник. Много лет спустя, в университете, за несколько месяцев до того, как поступить во флот, мой будущий муж пошел на фестиваль киноклассики… где на большом экране демонстрировался его кошмар. Только тогда он осознал, что, видимо, когда он был совсем маленьким, кто-то не выключил телевизор, по которому шел этот самый ужастик. Заноза в его памяти, которую никому не удавалось извлечь, вдруг исчезла сама собой.

– В эту минуту, – говорил он, – я понял, что свободен, что оставил тени прошлого позади…

…потому что все это – иллюзия, фальшь, заставлявшие его следовать в одном направлении, когда ему было суждено идти в – другом.

– Мне снится один и тот же сон, – признался он как-то ночью, после своего согласия участвовать в одиннадцатой экспедиции. – Он другой. На этот раз не то чтобы кошмар.

В этом сне он парил над девственными просторами на высоте птичьего полета, охваченный «неописуемым чувством свободы, словно кошмар вывернули наизнанку». Сны продолжались и повторялись, отличаясь лишь отчетливостью и точкой обзора: то он плыл по болотным протокам, то становился деревом или каплей воды. Всякое впечатление насыщало его, всякое впечатление тянуло в Зону Икс.

Он не мог рассказать мне подробнее, но сознался, что уже несколько раз беседовал с вербовщиками. Разговоры длились часами, и он понимал, что отправиться в экспедицию – верное решение и большая честь. Ведь брали не всех подряд: некоторых заворачивали, кое-кто отсеивался в процессе обучения… А остальные, вставила я, видимо, задавались вопросом, что же они натворили, но было уже поздно. Все, что я знала о Зоне Икс в то время, – это обрывочные сведения о природной катастрофе из газет, слухов и перешептываний. Опасность? Меня это заботило меньше, чем то, что муж собирался бросить меня и скрывал это несколько месяцев. Я еще ничего не знала о гипнозе и установках, так что мне не приходило в голову, что встречи с вербовщиками были нужны для того, чтобы сделать человека внушаемым.

Я молчала, а муж смотрел мне в лицо, надеясь что-то в нем разглядеть. Затем он отвернулся и опустился на диван; я налила себе полный бокал вина и села в кресло напротив. Так мы и сидели.

Прошло много времени, и он снова заговорил: о том, что знал о Зоне Икс, как его не устраивает нынешняя работа, что ему не хватает адреналина… Я, впрочем, не особо вслушивалась. Я думала о своей рутинной работе, о дикой природе. Почему со мной не случилось того же, что и с ним? Почему мне не снились иные края и способы попасть туда? Тогда я едва ли могла его винить. Я сама срывалась в полевые командировки. Да, они длились недолго, но, по сути, это было то же самое.

Ссоры начались потом, когда до меня дошло, что все взаправду. Однако я держалась и ни разу не умоляла его остаться – просто не могла. Он, возможно, полагал, что его уход спасет наш брак, каким-то образом сделает нас ближе. Не знаю. Ничего не знаю. Есть вещи, которых мне не дано понять.

Я стояла рядом с телом психолога и смотрела на море. Внезапно пришло четкое осознание, что меня ждет журнал моего мужа, что мне откроется, с каким кошмаром он здесь столкнулся. А еще я поняла, что до сих пор ненавижу его за принятое решение… и при этом где-то в глубине души чувствовала: Зона Икс – единственное место в мире, где мне хочется быть.

* * *

Я слишком долго задержалась у маяка, и возвращаться в базовый лагерь пришлось в темноте. Если идти быстро и нигде не останавливаться, то можно было успеть к полуночи: учитывая, как прошло расставание с топографом, прибытие в неурочный час сыграет мне на руку. Повинуясь некоему предчувствию, я решила не ночевать на маяке – наверное, меня взвинтила рана психолога, а может, давила атмосфера этого места. Как бы то ни было, я набила рюкзак припасами, захватила журнал мужа и отправилась в обратный путь, оставив позади горделиво возвышающийся шпиль – скорее саркофаг, нежели маяк. Оглянувшись, я увидела бледно-зеленое сияние, фонтаном бившее из-за дюн, и еще сильнее ощутила необходимость убраться оттуда как можно дальше. Свет исходил от тела психолога, лежавшего на пляже, и разгорался все ярче и ярче. Возможно, там происходили какие-то ускоренные жизненные процессы, но смотреть на это совершенно не хотелось. Вспомнилась одна из фраз, которые психолог переписала к себе в журнал: «И приидет огонь, что знает имя твое, и вместе со зловонным плодом его темное пламя поглотит тебя без остатка».