Вирус хаоса - Мария Симонова Страница 27

Мэри издала легкий стон и демонстративно шлепнула себя по лбу:

— Евгений, я такая растяпа! Забыла, кому отдала сумочку! Там ключи, документы, деньги… — помолчала немного, ожидая его реакции, не дождалась и закончила мрачно: — Как я теперь домой-то попаду?.. — А мысль тем временем росла и ширилась: почему бы здешней Марии не жить по другому адресу? Смеляков же где-то живет… Выходит, что единственное ее спасение осталось на крыше «близнеца», возле бара: Светик, конечно, знала адрес, может быть, даже знала, где ее ключ, а если и нет, то у нее всегда можно было перекантоваться…

— Ничего страшного, — сказал Евгений и добавил: — Переночуешь у меня.

Это не было вопросом, и даже близко не лежало с предложением. Он принял решение и отдал команду — вот чем это было.

— Сумку твою завтра поищем, разберемся… — не забыл пообещать он.

Мэри посмотрела на него, чуть склонив голову, с пристальным интересом.

Человек не может жить с обнаженной сутью, само общество вынуждает его носить маски. Он примеряет их, выбирает, меняет, облюбовывает более удобную и постепенно все более постоянную. Она становится его социальным лицом. Потом просто лицом. Не каждый сам в состоянии докопаться до себя истинного. Где уж другим…

Евгений повернул голову и встретился с нею взглядом, глаза в глаза. Дорога была ровной, и он мог отвлекаться на какое-то время.

«Так…» — подумала Мэри в некотором смятении, опуская глаза. И еще: «Это будет считаться изменой?..»

Дом, к которому они подъехали, не был громадой, подпирающей небеса. Он был просто темной громадой, этажей, может быть, в двадцать — двадцать пять, не опоясанной никакими подвесными тротуарами и не расцвеченной огнями. Только в самом его центре горела кучно горсть окон — так примерно выглядит результат удачной стрельбы. У подножия был съезд, ведущий к воротам подземного гаража.

Евгений потыкал кнопки пульта, и ворота перед ними открылись вроде как сами собой; никаких сторожей, как и сторожек, не наблюдалось ни снаружи, ни внутри.

Гулкий зал вполне заслуживал сравнения с мирной спальней: по обе стороны на размеченном рядами покрытии, как на койко-местах, дремали автомобили.

Поставив на отдых и свой, Евгений указал спутнице на расположенные неподалеку двери лифтов. В стене между ними на уровне плеча Мэри увидела плиту с углублением в форме пятерни, в окружении кнопок. «Украшение? Модно», — подумалось ей, позже возникла досадная мысль: «Ой, какая ж я темнота-а!» — когда Евгений приложил туда руку. Кнопочки деловито замигали. Никто у него ни о чем не спрашивал, тем не менее он произнес в зарешеченное отверстие: «Смеляков. Восемнадцатый, квартира тридцать пять». Похоже, что двери ему поверили, потому что открылись.

Из-за невозможности спросить, на каком принципе у них работают лифты — телепортации, что ли? Зачем тогда ехали через Москву, теряли время, почему не телепортировались? — Мэри собиралась повнимательнее отнестись к своим ощущениям — на что хоть это похоже? От первого раза ей запомнились только встряска и сопровождавший ее легкий испуг. Однако этот лифт по-настоящему тронулся и — да, ощутимо быстро, но все-таки не скакнул одним махом, а именно поехал вверх.

Немного поколебавшись, она решила, что ничем себя не выдаст, но зато может получить информацию, если скажет:

— Какой у тебя медленный лифт! — а что, вполне себе невинное замечание. Ее Ген, например, неизменно называл лифт «последним испытанием».

Она и не заметила, что в первый раз случайно сбилась на «ты». А вот он, кажется, заметил. Повернулся, и… Она и моргнуть не успела, как он оказался к ней лицом к лицу и практически вплотную.

Спутник понял ее нетерпение по-своему и, в отличие от лифта, медленным он не был.

Лишь спустя несколько мгновений Мэри вынуждена была признать, что их жадные объятия обоюдны. Желание было ошеломляющим, словно удар гонга, которым сама и являешься, и медленно нескончаемо звенишь, и глохнешь сама от себя, резонируя каждым нервом.

Мысль о том, как можно заниматься этим в лифте, обычно смущавшая и приводившая ее в недоумение, теперь возникла с оттенком соблазнительного вопроса, на который совсем нелишним было бы поискать ответ. К чему они, похоже, согласно и стремились, когда лифт остановился, все-таки доказав, что является не таким уж медленным. Да, правда, в нашем мире его назвали бы скоростным, и теперь Мэри готова была признать его несомненную прыть.

«Ой, что-то я не то делаю…» — подумала она, проходя вслед за Евгением просторным коридором к двери с цифрой «тридцать пять». Муж давно уже не баловал ее страстными домогательствами, впрочем, и она его тоже, воспринимая это как одну из неизбежных утрат, характерных для устоявшейся семейной жизни, быть может, достойную наибольшего сожаления. И она ясно отдавала себе отчет, что воспламенил ее только что, как порох спичку, вовсе не Ген, а кто-то другой, неизвестный, проявившийся в нем лишь тут, о чьем существовании она до сих пор не подозревала. То есть по сути она страстно желала чужого, совершенно незнакомого ей человека. И этому человеку до нее — а ведь права была «кошка»! — по большому счету очень мало дела, что при иных обстоятельствах могло бы быть несущественно и даже удобно, но только не в случае, когда ты-то точно знаешь, что в другом, не менее реальном мире это как-никак твой муж. А здесь ты у него идешь под грифом «небольшое развлечение», причем из разряда достаточно легкодоступных. Да ведь он, наверное, считает, что она специально «потеряла» сумочку' Как подъехал-то — уверенно, явно не сомневаясь, что она сама готова выпрыгнуть из трусиков, до квартиры ей невтерпеж доехать, о как!

А квартира между тем была вот она, уже открытая перед нею. И если она собиралась вылить ушат воды на все, только что запаленное и еще полыхающее — в глазах, в груди, в кончиках пальцев, — то это следовало делать немедленно, пока он закрывал дверь. Иначе этот пожар грозил стать неподконтрольным.

— Простите, Евгений, я сегодня безумно устала. Просто не знаю, что на меня нашло… — пробормотала она, стаскивая с ног спортивные туфли Мыши. — Мне бы глотнуть какого-нибудь чаю и спать. Можно?.. — На самом деле она хотела бы уйти на боковую сразу, безо всякого чая, но так вот, придя к человеку, прямо с порога валиться в постель?.. Невежливо, что ли.

— Может быть, коньяка?.. — спросил он мрачновато, как бы с понимающим сочувствием и все ещё с надеждой.

— Нет-нет, только чаю. Можно просто воды.

— Хорошо. Проходи сюда. Я сейчас.

«Сюда» оказалось понятием просторным, разветвленным, очень дорого отделанным и почти пустым в смысле меблировки. И к тому же еще двухэтажным. Мэри нашла одну кровать — черный, не менее чем шестиспальный квадрат, стоявший в полном одиночестве посреди белого зала. Ассоциацию с самым известным геометрическим полотном нарушало кривое положение кровати, как если бы знаменитый «Черный квадрат» покосился на белом фоне градусов эдак на пятнадцать, так что картину следовало бы назвать «Квадрат под градусом». Можно было бы еще добавить «крепленым». На эту «хмельную» фигуру Мэри садиться не стала, чтобы не искушать судьбу: когда только что чуть не пропала в лифте, так в этом «черном квадрате» канешь, почище чем в омуте. Диван в соседней комнате выглядел более безопасным, он был односпален, но менее одинок, поскольку перед ним стоял телевизор.