Законы войны - Владимир Мельник Страница 27

Я залезу на крышу — так ближе до звезд,

Посижу я в молчании при свете луны,

Я буду рисовать твой портрет в уме, среди грёз,

Я приехал, я вернулся живым с войны.

Что ж вы делаете с нами, парни, — сказала мне ты,

Что нам остается от вас — похоронки, кресты,

«Становись!» — прозвучала команда, а я ведь солдат,

Только крепче я прижал к спине автомат.

Закрутились-завертелись колеса войны,

Перемалывая жизни за свободу страны,

Смерти я не боялся, но я ведь не знал,

Что дом, где жила ты — существовать перестал.

Я залезу на крышу — так ближе до звезд,

Посижу я в молчании при свете луны,

Я буду рисовать твой портрет в уме, среди грёз,

Я приехал, я вернулся живым с войны.

Даже и не заметил, что в дежурке появились наши, и каждый стоял, задумавшись о чем-то своем. Причем понятное только ему. В том числе и Оксанка стояла, слушала. У каждого были любимые люди, что-то родное, которое сейчас недоступно. Когда исполнял песню, даже сам задумался. Ведь песню-то писал в мирное время, а сейчас, когда вокруг война — она воспринимается совершенно по-другому. Действительно, сейчас «колеса войны» сотнями, тысячами перемалывают человеческие судьбы и жизни. Хорошо бы, если просто судьбы премалывали, так хоть люди живые оставались. Хотя, это еще как посмотреть: иногда судьба так скрутит, что уж лучше бы умер человек, чем так мучаться. Ну, например, парню в восемнадцать лет оторвало руки и ноги. Вот он лежит, можно сказать, кусок мяса, страдает не только от фантомных болей, а еще и осознает свою неполноценность. И то, что он теперь не нужен никому кроме матери. Тут уж невольно задумаешься. В нашей жизни все относительно. А вот определиться с мерилом, по которому определять эту самую относительность уж очень трудно. А у каждого додика — своя методика измерения.

Когда закончил песню, некоторое время стояла тишина. Да, согласен, — текст глупейший, но когда ее только написал, считал, что это очень серьезное по смыслу произведение. Но никто не обратил внимание. Попросили сыграть еще что-нибудь. «Изобразил» песню, которая мне очень нравилась, автора не знаю, там всего два куплета.

Я вернусь домой после долгих зим,

Я вернусь домой со тропы войны.

Я пойду туда, где меня не ждут,

Я забуду боль и растают сны.

Ты прости меня, мой крохотный малыш,

Без тебя не жизнь, без тебя не рай.

Я забуду все и тебя малыш,

Ты сгоришь в огне, как сгорает камыш.

Поиграл еще пару песен из репертуара группы «ДДТ» и вышел на улицу. Хоть это и было не в моем характере, но уже сам подошел к Ямпринцевой.

— Оксана Александровна, ты ответь мне на один вопрос, — начал, было я, — чем я перед тобой виноват, что ты ко мне так относишься?

— Слушай, Владимир Анатольевич, мы с тобой вроде все выяснили, что ты еще хочешь?!

— Да так, ничего. Просто добрее надо быть.

— К тебе что ли? Да тебе дай волю ты на голову залезешь.

— Эх, Лександровна, не так страшен черт, как его малютка. Я понимаю, что не красавец, не богатый.

— Не в лице или деньгах дело.

— А в чем? Что я тебе такого сделал, что ты все время на меня наезжаешь?

— Не знаю, просто как ты ко мне, так и я к тебе.

— А как я к тебе отношусь?

— Ну не знаю. Во всяком случае, не так, как бы мне хотелось.

— Не так как бы тебе хотелось? А ты сама-то хоть знаешь, как бы тебе хотелось? А давай попробуем вот так…

Не знаю, что она еще бы сказала, но как-то все само получилось: привлек ее к себе, она особо не сопротивлялась — не успела, и поцеловал, вот тут-то Оксана и начала сопротивляться, но постепенно притихла и начала отвечать на поцелуй. Бушлат упал с нее на землю, но старлейша этого даже и не заметила.

Наконец ее отпустил. Несколько секунд мы постояли молча. И тут такое началось! Ямпринцева пошла пятнами на лице. Глаза загорелись злым огоньком. И от моей наглости видать у нее не находилось слов и действий. От этого стала еще красивее.

— Свешников, что ты себе позволяешь!!! Да как ты посмел, товарищ прапорщик!!!! Руки, тьфу, то есть губы… да какая, блин, разница, распустить!!! Да я тебе сейчас по морде дам!!!!

Я мдакнул, развернулся и пошел в ЗПУ. Ее это еще больше взбесило. Тут прорвался не фонтан, а целый гейзер! Видимо, спинным мозгом почуял, что этот гейзер был просто для вида. На самом деле девушке было приятно.

— Ты куда пошел? Я тебя еще не отпускала!!! Я старше по званию!!!! А ну, ко мне!!! — орала она на весь двор.

— Так, я тебе не собака. Дура ты, Оксанка! — только ей сказал, не поворачиваясь и пошел дальше.

— Что-о-о-о??!!! Что ты сказал?!!! Повтори!!!! Я к тебе обращаюсь!!! Свешников!!! — я ее не слушал и уходил.

Зашел в ЗПУ и сел за стол. Насыпал в тарелку картошки с тушенкой и начал есть. Но кусок чего-то не лез в горло. Мысленно плюнул и вышел на улицу. На покореженной лавочке сидела Ямпринцева и рыдала во весь голос. Можно даже сказать в полный рост. Если честно, впервые ее видел в таком состоянии.

— Оксана! Ты извини меня, я немного погорячился, — но она не слушала и продолжала реветь. — Да хватит реветь! Ты же старший лейтенант все-таки, а не гимназистка из пансиона благородных девиц!.. Нда-а-а! Меня хлебом не корми, а дай поутешать расплакавшихся старлеев. Только этим и занимаюсь в свободное от службы время. И диплом имею по этой специальности. А также это мое жизненное призвание.

— И ты еще смеешь со мной разговаривать после этого! Что у тебя с той шалавой из тридцатьдевятки было? — сказала она, перемежая всхлипами, — Ну чем она лучше меня?!! (всхлипы) А ты, кобель позорный, только юбку увидишь так и из штанов выпрыгиваешь! Ни одной юбки не пропустишь! Думаешь, я не видела, как ты там своих контрактниц «оформлял» в кабинете? Еще раз хоть на пушечный выстрел подойдешь к какой — нибудь — пристрелю обоих!

Чего-чего, а вот такого развития событий не ожидал. Уж лучше бы она мне пощечину дала и матом послала! Прижал ее к себе и начал гладить по голове. Она всхлипывала, постепенно успокаиваясь. Какая там к черту старший лейтенант — баба бабой! Тоже мне «Железная леди». Хотя им это полезно. Недаром какой-то восточный сатрап говорил: «Чем больше женщина плачет, — тем меньше она бегает по малой нужде.»

— Оксана, не три глаза — красными будут. Пусть слезы сами высохнут. — сказал я, — Ну ты как? Нормально? Оксана, ударь меня лучше, а лучше пристрели. Оксана, извини дурака в предпоследний раз, за все. Ну откуда ж я знал? Ты же меня на пушечный выстрел не подпускала к себе. Просто боялся к тебе подходить.

— Нет, ты прав. Дура я дурой. Господи! Сколько раз себя ругала за свой сволочной характер. И чего ты боялся? Я ведь не кусаюсь. Кстати, а почему в предпоследний раз?