Фронтир - Алексей Осадчук Страница 27

Весна постепенно вступает в свои права. Дни становятся длиннее. Солнце уже не только светит, но и греет. По долине гуляет теплый ветер понемногу подсушивая землю.

Весеннее небо, бескрайнее и ясное, кажется прозрачным. Правда, далеко на северо-востоке оно словно обрывается. Там, по всему горизонту тянется темная, клубящаяся мгла — то самое Крыло Стрикса.

От этого зрелища мурашки по коже. Но не от страха, а от предвкушения. В той неведомой мгле меня ждут новые возможности. Они манят меня. Завораживают взгляд своей чуждостью этому миру. Я и эта таинственная сила — мы здесь оба чужаки. Осталось понять, насколько мы, если не друзья, то хотя бы союзники. В то, что мы с ней враги, верить как-то не хочется.

С того момента, как наш отряд разделился, прошло пять суток. Наш путь лежит через широкую долину, которая с юго-запада зажата длинной скальной грядой, названной местными Серым хребтом, и черной полосой Тени на северо-востоке. Мы должны обойти этот скальный хребет и потом на одном из перевалов соединиться с основным караваном.

В нашем маленьком отряде тринадцать человек. Нами командует сержант Равель, ворчливый коротышка с широким побитым оспой лицом, длинными обезьяньими руками и узким вогнутым лбом.

На скверный характер сержанта в отряде никто не обращает внимание. Ну, почти никто. Видаль, у которого с нашим командиром отношения, мягко говоря, не заладились, и уже давно, на одном из привалов высказал теорию, что наверняка первым звуком, который издал Равель, покинув утробу матери, была громкая отвратительная отрыжка.

Как оказалось, об этой особенности сержанта в крепости, да и в Тулоне в последние месяцы ходит много шуток и анекдотов. Равель действительно часто и громко отрыгивает. Получается это у него непроизвольно и всякий раз, когда это происходит, на его лице появляется гримаса боли. Несколько раз он это сделал, находясь рядом со мной, обдав меня тяжелой смесью запахов больных зубов и тухлых яиц.

Народ втихаря посмеивается над сержантом и придумывает злые анекдоты о нем, но они не видят то, что вижу я. В истинном зрении его желудок похож на черную пульсирующую кляксу. Наверняка язва или еще чего похуже.

Самдан и Барлас, наши проводники, почти всегда передвигаются отдельно от отряда. Степняки немногословны. Держатся особняком от остальных. Единственный, с кем они иногда переговариваются, это сержант, да и то в основном докладывая о результатах разведки. Бывает, что они уходят вперед надолго, как сегодня, например.

Степняки покинули стоянку нашего отряда еще засветло. Прошло уже больше десяти часов, а их до сих пор нет. И судя по слегка обеспокоенному выражению лица нашего командира, эта задержка не по плану.

Шестеро наемников вестонцев, негласным лидером которых являлся Патрик, ведут себя последние дни более или менее сдержанно. Правда, я то и дело ловлю на себе их пристальные и неприязненные взгляды. А вот жених Трикси словно меня не замечает. Будто я пустое место.

Именно это демонстративное игнорирование и уверило меня в том, что Патрик что-то замыслил и ждет удобного случая, чтобы нанести удар. Мы как-то однажды обменялись с ним взглядами. В его глазах я увидел приговор мне.

Макса этот взгляд обязательно бы напугал до усрачки, а меня он только позабавил, равно как и эти хороводы, которые затеяли вокруг меня дружки Патрика. Мысленно я уже придумывал объяснения, которые буду давать лейтенанту Тассену о причинах, что побудили меня прикончить этих уродов.

Сказать по правде, больше всего во всей этой ситуации меня удручало то, что Трикси никогда не простит мне смерть ее жениха. Даже если она будет знать, что с моей стороны это была самозащита — это вряд ли оправдает меня в ее глазах.

А жаль… Я уже успел, если не привязаться, то по крайней мере привыкнуть, как к ней, так и к ее мелким братьям. Скажу больше, девчонка хорошо показала себя в некоторых острых ситуациях, и я даже планировал в будущем предложить ей постоянную работу. Но, увы, похоже этому никогда не сбыться. С Патриком нам не разойтись «краями».

Я видел, что мои новые приятели уже заметили напряжение, возникшее между мной и вестонцами, но пока никаких попыток обсудить сложившуюся ситуацию не предпринимали. Так что не было никакой уверенности в том, захотят ли они прикрыть меня в будущем конфликте или отойдут в сторонку, чтобы посмотреть, чем все закончится.

И это вполне логично. Мы ведь друг другу никто. А эти пафосные речи, что мы, в чьих жилах течет благородная кровь, должны держаться вместе, по сути, всего лишь пустое сотрясание воздуха.

Сказать по правде, вся эта ситуация меня не особо волновала. Я всегда был одиночкой. Лисом, который привык действовать самостоятельно, без чьей-либо поддержки. И — бить на опережение…

Патрик и его дружки ошибочно полагают, что это именно они ждут удобного момента для нападения. Ну-ну… Они даже не подозревают, что это я им позволил так думать. Плут уже давно начал на них охоту.

Ситуация в отряде постепенно накалялась. Это заметил даже сержант Равель. Я то и дело ловил на себе его хмурые взгляды. И вроде бы внешне все вели себя как обычно, но каждый понимал, что конфликт может вспыхнуть в любое мгновение. Осталось дело за малым — высечь ту искру, из которой разгорится пламя.

На ночевку мы устроились среди невысоких скал, которые острыми зубами торчали из-под земли у подножия Серого хребта. Лошадей спрятали в довольно вместительной расщелине, которая, подобно гигантскому червю, извиваясь, вгрызлась в тело горы.

Дабы не тянуть резину, я решил действовать этой ночью. Осталось только выбрать удобный момент. Достаточно будет невинной провокации, которая и станет той искрой. Важный момент — необходимо все обставить так, чтобы Патрик и его дружки первыми напали на меня… Это будет не сложно…

Но моим планам не суждено было сбыться. Вечером, еще до захода солнца один из дозорных забил тревогу. На горизонте показался силуэт неторопливо приближавшегося к нам одинокого всадника.

Это был Самдан, один из наших разведчиков. Изрядно потрепанный, смертельно уставший, он держался в седле из последних сил. Правый рукав его кафтана был в крови, а на левой щеке красовалась слегка подсохшая глубокая царапина. Его лошадь, шкура которой во многих местах была покрыта белесым налетом, роняя пену изо рта, тяжело дышала.