К морю марш вперед! - Александр Харников Страница 27

Как бы то ни было, но бумага, принятая Святейшим Синодом, все еще является законом, а в ней черным по-русски говорится, что брак «верного мужа с иноверной женой не есть сам собою нечист или богомерзок». Главное в этом браке то, что «если угрозы совращения (перехода в иную веру) нет, то брак с иноверным не только не опасен, но и ”подается благонадежие, что и инославные лица обратятся к православию”». Правда, при этом «иноверный супруг должен дать предшествующую браку клятву («под штрафом жестокого истязания») о «несовращении супруга и о непрепятствовании воспитания будущих детей в православии».

– Только, как мне кажется, Гера, скорее ты совратишь свою Барби, чем она тебя. Ну, а что касается детей, то до них еще надо дожить. Впрочем, как я понял, вы с твоей паненкой ведете активную работу по улучшению демографической ситуации, – тут Васильич лукаво посмотрел на меня и покачал головой.

Вот так сравнительно легко и безболезненно был снято одно из главных препятствий для моего брака с Варенькой. Пойду порадую ее хорошей новостью…

15 (27 июня) 1801 года.

Санкт-Петербург. Михайловский дворец.

Алексей Алексеевич Ивано, частный предприниматель и любитель военной истории

Да, переплюнула меня моя лихая дочурка. Правда, за ту стычку на дороге в Павловск император и меня наградил по-царски, но Дашку он просто осыпал наградами. Она теперь ходит гордая, задрав нос. А я продолжаю тянуть свою лямку, вместе с Кутузовым и Ушаковым готовя русские войска к дальнему и трудному походу.

Правда, как мне приватно сообщил Василий Васильевич Патрикеев, скорее всего в этом году он может и не состояться. Потеряно слишком много времени на всю эту возню с заговорами и неудачной попыткой британцев напасть на Ревель. Прав, прав был великий Суворов, который говорил: «Деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже, а время дороже всего». Недоброжелатели часто насмехались над Александром Васильевичем, называли его торопыгой. Но они так и не поняли, что в военном деле упущенная минута может обернуться проигрышем всей кампании.

Патрикеев опасался, что известие о том, что поход не состоится, может вызвать недовольство царя. Поэтому хитрюга Василий Васильевич попросил меня при случае завести разговор с Павлом на эту тему.

– Ты пойми, Иваныч, – говорил он, – ломиться напропалую на юг – это дело, чреватое большими неприятностями. На Востоке ценят силу. Любое поражение отпугнет от нас возможных союзников и ободрит наших противников. А их у нас – как блох на бродячей собаке.

– И что же ты предлагаешь? – спросил я. – Учти, что нравы в государстве нашем таковы, что если не подгонять пенделями доморощенных бюрократов, то дело окончательно забуксует, и мы запросто можем потерять и следующий год.

– Я предлагаю поискать и найти людей, которых не надо подгонять пенделями. Поверь мне, таких здесь тоже хватает. А если взвалить все на себя, то можно благополучно надорваться и ни хрена не сделать.

– А кто эти люди? Я их знаю?

– Наверняка знаешь. Взять, к примеру, тех, которые в конце царствования Екатерины II под командованием Валериана Зубова участвовали в походе в Персию. Ведь у них все получилось неплохо. И если бы император Павел Петрович не поспешил, то у нас уже был бы неплохой плацдарм для продолжения движения на юг.

– Да, но Валериан Зубов оказался вовлеченным в заговор против Павла, и доверия к нему нет. К тому же он инвалид, и вроде должен вскорости умереть. Во всяком случае, так случилось в нашей истории.

– Все так. Но пока живы и полны сил и энергии его генералы – князь Павел Цицианов и генерал Иван Лазарев. Подрастает и набирается боевого опыта чудо-богатырь Петр Котляревский. Не забывай, что эти ребята имеют не только немалый опыт войны на Кавказе, но и умение вести дела с тамошними правителями.

– Ну, ты тут хватил – вспомни, что Лазарева вероломно зарезала вдова царя Картли-Кахетии Мариам, кстати, родственница Цицианова, а самого князя предательски убили в 1806 году под стенами Баку. Нет, Васильич, с восточными ребятами следует быть настороже. И глазом не успеешь моргнуть, как окажешься без головы.

– Да, но из тех же восточных людей вышло немало достойных людей, которые верно служили России.

– Не буду с тобой спорить. Ты на делах здешних, что называется, собаку съел. Я же всего-навсего дилетант, который в свободное от основной работы время почитывал кое-что о нашей истории.

– Теперь та история – наше настоящее. Не знаю, вернемся ли мы когда-нибудь в свое время. Скорее всего, нет. Так что будем обживаться в девятнадцатом веке. Не знаю, как мы – люди уже пожилые, а вот за Дашку у меня душа болит.

– Ну, насчет нее не переживай, – Васильич улыбнулся и подмигнул мне. – Похоже, что у нее с Сашей Бенкендорфом роман. Пока чисто платонический, но ты же знаешь, как это бывает. А что, из них бы получилась отличная пара. Впрочем, Дарья твоя – девица взрослая и умная. Ей и решать… Кстати, Иваныч, а что у тебя за сверток в руке? Презент кому-то хочешь преподнести?

– Тут на днях у великого князя Николая Павловича будет день рождения. Хочу ему подарок сделать. Драгоценностями и побрякушками его не удивишь. Вот я и решил для него сварганить что-то вроде деревянного конструктора. Помнишь, у нас такие продавались. Из его деталей можно было стены, башни, здания разные строить.

Я вспомнил, что в нашей истории Николай был военным инженером, причем неплохим. Может, и в этой у него тоже проявится страсть к разным сооружениям? Толковый строитель – он ничем не хуже хорошего военного. Ну, а если подарок Николаю не понравится – пусть передарит его Михаилу. Тот тоже малец рукастый.

– Это ты хорошо придумал. Детишки будут развивать не только руки, но и голову. Да и дочка твоя у них часто бывает, сказки им рассказывает, песенки поет.

– Она детишек любит, – вздохнул Иваныч. – Надеюсь, что и своих полюбит. Мне тоже внуков хочется увидеть побыстрее. Насчет же твоей просьбы я все помню. Будет возможность – скажу ненавязчиво царю насчет похода. Дело большое надо подготовить как следует. А то получится не пойми чего. Конфузия, одним словом…

15 (27 июня) 1801 года.

Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Дарья Иванова, русская амазонка

Дело было вечером, делать было нечего… Я сидела с Барби в своей комнате и вела с ней типичный женский разговор – ни о чем. Точнее, так думала только я, а панночка, которую, похоже, чем-то очень обрадовал Гера Совиных, болтала без умолку.

Она смешала все в кучу – и мое вчерашнее награждение, и победу при Ревеле, и то, что Петербург гораздо лучше Варшавы (тоже мне, открыла Америку!), а большинство молодых польских шляхтичей – хвастуны и нахалы.

Вот с последним я была полностью согласна. Не так давно один такой пшют с фамилией, состоящей из одних шипящих, попытался за мной поухаживать. Я – девушка простая, и потому, услышав в его бормотании нечто меня весьма оскорбившее, провела ему болевой прием, отчего он стал орать благим матом. Слух о случившемся дошел до императора, после чего нахал был моментально удален из Петербурга. Теперь, наверное, он трясется на перекладных по дороге в свой родной Клецк, проклиная всех москалей и szaloną rosjankę ^[24], которая недостойна внимания благородного шляхтича. Оказывается, Барби тоже откуда-то узнала об этом случае, и он немало ее повеселил.