Песня песка - Василий Воронков Страница 27

Даже спустя неделю после его переезда Ана не могла поверить, что она больше не одинока. Как не могла потом поверить, что остаётся одна, когда Нив улетал в пустыню. Иногда она думала, что всё то время, которое они встречались перед тем, как Нив поселился вместе с ней на восьмом этаже, длилось лишь один стремительный и яркий день.

* * *

Когда Ана возвращалась домой, уже темнело.

Приступ, который так пугал её утром, не начался, но она снова заблудилась в хагате и долго не могла отыскать дорогу назад. Теперь она уже не думала, что едет к кому-то на встречу – её ждал бесцветный и одинокий вечер, хрипящий приёмник и дхаав, который едва справлялся с настоявшейся духотой.

Ана устала, её утомило путешествие по заброшенным окраинам, где город умирал, отдавался во власть песков, надоели станции, где никто не ждал поездов, надоели разрушенные дома и зловонные свалки. Она хотела поскорее вернуться домой.

Она сидела в поезде у прохода, склонив голову и закрыв глаза. Где-то далеко вспыхивали голоса людей, звенела электрическая музыка, бил по стенам гвалт старого скоростного состава.

Она не сразу заметила, что творится за окнами.

На одной из станций люди с панической спешкой ввалились в полупустой вагон и взволнованно облепили окна. Протяжный гудок об отбытии напоминал воздушную тревогу.

Поезд двигался необычно шумно.

Ана поначалу не придавала этому значения – старый расхристанный состав давно подлежал списанию. Однако потом она посмотрела в окно, как и все остальные.

Улицы опустели, как если бы во всём городе объявили внеурочный час тишины, или странная тревога, беззвучная, как в глухой пустоте, распугала последних прохожих. Изредка можно было заметить испуганного одиночку, бежавшего так быстро, словно от этого зависела жизнь.

Ана никак не могла понять, что происходит.

Не было истошного воя сирен, не пылали на стенах домов панические огни. Поезд с режущим свистом рассекал вечерний воздух, пролетая над безлюдными кварталами. И только когда стёкла вагонов обдало колкой уличной пылью, она наконец увидела.

Маленькие песчаные вихри под бадваном.

Обрывки бумаги, пустые банки и другой неразборчивый мусор, бешено несущийся над мостовой.

Мечущиеся тени от фонарей на стенах.

Ветер.

За окном что-то ярко блеснуло и затем, чуть запаздывая за молнией, прокатился громовой раскат, отражённый от множества стен, усиленный слепыми тоннелями кварталов.

Когда поезд подъезжал к её станции, то по хлипким стенкам вагона уже вовсю хлестал ливень, а улицу в окне затягивала густая серая пелена. Весь город заливали тёмные потоки воды.

Ана колебалась, решая, выбежать ли ей под дождь, на открытый перрон, или поехать дальше, не зная даже, куда завезёт её поезд. Казалось, что несущийся сквозь потоки воды состав даже не остановится на станции – музыка из вещателей не играла, машинист не сбавлял ход, – но потом под ногами что-то страшно заскрежетало, и весь вагон покачнулся, словно поезд сошёл с залитых дождём рельс.

Когда состав всё же открыл ураганному ветру двери, Ана была единственной, кто выбежал в ревущий поток воды на перрон.

Она быстро спустилась в плев, но всё равно промокла насквозь. Ноги её дрожали, она впервые в жизни попала под мизрака-ваари.

Плев был забит людьми.

Некоторые стояли даже на лестнице и у подступов к платформе. Большинство, наверное, просто хотели переждать в плеве грозу.

Ана спустилась, отряхивая мокрую куртку. Широкий обмякший воротник тяжело свисал у неё на спине. В обувь попала вода.

На неё смотрели, как на прокажённую. Она протиснулась поближе к окну – ей вдруг захотелось посмотреть на дождь, гул которого отдавался в каменных стенах, – и её с опаской пропускали, точно боялись к ней прикоснуться.

Но Ану почему-то не волновало то, что она попала под дождь.

В окно почти ничего не получалось разглядеть. Косые струи били по мутному стеклу. Ана подумала, что этот дождь, не предсказанный бюро погоды, должен был начаться много дней назад – вместо праздника красок.

В плеве грубо врубились вещатели – на полную громкость, до надрывного звона, – и электрический голос сообщил об изменённом графике движения поездов. Люди заохали, завозмущались, и из вещателей вдруг заревела надрывная музыка, затыкая им рты.

Дхаавы едва работали.

Все вокруг разговаривали, ругали бюро прогнозов, обсуждали мизрака-ваари. Воздух в плеве накалялся от этих разговоров. Ана старалась дышать медленно, как во время приступа, но это не помогало. Каждый вздох давался ей через силу.

Станция не была рассчитана на такую толпу. У Аны мелькнула мысль, что, если ей станет плохо, никто ей не поможет, никто не вызовет врачей, да те и не поедут в дождь. Все решат, что у неё случился обморок из-за волнения. Впрочем, кто-нибудь наверняка снимет с неё маску. Хотя бы из любопытства. Или чтобы проверить, не перестала ли она дышать.

Размеренно и глубоко.

Мелодия в вещателях сменилась – новая музыка подражала тембру дождя.

Ана достала из кармана письмо, которое нашла в куртке Нива. Она устала стоять и перебралась поближе к стене. Все скамейки в плеве заняли, и Ана уселась прямо на затоптанный пол. Рядом стояла загаженная урна, вся почерневшая изнутри, но Ана не различала запахов.

На улице лил дождь.

«Мы рады Вам сообщить, что нами было принято положительное решение о переводе Вас в бюро радиорелейной связи в…»

Струи дождя барабанили в окна.

«…в Южном Хапуре».

Зачем он постоянно пытался научить её разбираться в схеме движения поездов? К врачу они всегда ходили вместе. Последнее время она редко ездила в хагате одна – лишь на работу, по одной и той же северной ветке, и для этого ей точно не требовалась карта. Почему же тогда? Ведь они бы не встретились, если бы она не заблудилась в тот день. Не жалел ли он? О чём он думал, когда уезжал в последний раз?

Незадолго перед отъездом он говорил, что приёмник стал плохо работать. Они расставались, а его беспокоило радио. Плохо работает приёмник, нет чёткого сигнала. Может, сто́ит купить новый? Сто́ит. Сто́ит подумать об этом, когда…

Ана вспоминала последние дни перед его отъездом. Всё вокруг – гул голосов в переполненном плеве, музыка с металлическими нотками, шум ливня – поблекло и отдалилось.

Ана увидела свою комнату. Вечерний свет окрашивал голубой пастелью стены, Нив возился с шипящим приёмником на столе. Тишина сменялась шумом помех и обратно – помехи сменялись тишиной. Всё было без толку. Вечер потрачен напрасно. Нив повернулся и сказал, что надо купить новое радио, когда он вернётся.

– Этому в любом случае уже пора на свалку.

Ана услышала его голос, но воспоминание тут же угасло, исчезли окно и вид из окна, стол, приёмник, Нив. Ана помнила, но увидеть уже не могла.