Королевство  - Джесс Ротенберг Страница 26

Место, где можно прятать вещи.

Место, куда можно приходить и вспоминать.

Я бросаю взгляд на Еву.

Это – моя поляна. Не твоя. Место, где я зарыла плащ Оуэна.

«Как здесь спокойно, правда? – говорит Ева, ничего не подозревая. – Слушай. Можно даже услышать ручей».

Я кладу руки на бедра. «Уже поздно, Ева. Что ты хотела мне показать?»

«Секундочку. – Она выбирает кусок земли слева от поваленного бревна и падает на колени, ее шелковое платье разлетается вокруг нее большими лепестками цвета лаванды. – Ты не пожалеешь, что ждешь. Обещаю». И начинает копать.

Странно это – видеть Еву, идеальную Еву, столь усердно работающей. Видеть, каким грязным становится подол ее платья. Как портится ее маникюр, и под ногти забивается грязь. «Лавандовый цвет тебе очень идет, – говорю я, пока она продолжает копать. – Тебе повезло, что Супервизоры разрешают тебе самой выбирать себе платье».

«Я не выбирала цвет, – Ева морщит лоб. – Это Папа выбрал».

Мягкий звук колокольчика звучит у меня в ушах.

Супервизоры говорили нам не так.

«Но почему? – спрашиваю я, вспоминая про Флер. – Этим же занимаются специалисты по украшениям».

Ева поднимает глаза: «Он сказал, что так я стану более… доступной».

Я наклоняю голову. «Не вполне понимаю, о чем речь».

«Мой рейтинг Волшебницы не был очень высоким с тех пор, как появилась Надя, – признается со вздохом Ева. – Думаю, мой процессор не такой быстрый, как у нее».

По рейтингу Волшебниц и опросу удовлетворенности клиентов Супервизоры могут оценивать, насколько хорошо мы ежедневно взаимодействуем с посетителями Королевства. Сколько себя помню, рейтинг Евы оставался неизменно высоким – в топ три.

«Уверена, все будет нормально, – говорю я ей, оживляясь от мысли, что не я одна недолюбливаю нашу новую сестру. – Новизна Нади пройдет. Вот увидишь».

Ева поднимает глаза и улыбается. «Спасибо».

Ее рот слегка дернулся, словно она собиралась что-то сказать.

«Что?» – спрашиваю я.

«Ничего. – Ева отворачивается. – Не бери в голову».

«Нет уж. – Я подхожу и сажусь с ней рядом. – Пожалуйста, больше никаких секретов».

Ева глубоко вздыхает. «Ты когда-нибудь чувствовала себя несчастной?»

Я колеблюсь. «Несчастной? О чем ты?»

«Может быть, это – неправильное слово, – бормочет она про себя. – Иногда я просто чувствую, что на меня что-то находит. Словно мне надо что-то бросить. Надо закричать. – Ее светло-карие глаза встречаются с моими. – С тобой когда-нибудь такое случалось?»

«Да», – должна я ответить ей. Постоянно. Но я не говорю этого. Говорить такое опасно, даже, если никто тебя не слышит.

Прелестное лицо Евы искажается: «Ана, а вдруг со мной что-то не так? А вдруг они выключат меня так же, как Нию?»

«Они никогда этого не сделают, – говорю я. – Ты – самая лучшая. – Я кладу руку на ее руку. – Ты – самая любимая».

Ева трясет головой. «Нет. Больше нет. – Она поднимает на меня глаза. Ветер шепчет в листве деревьев. – Ты скучаешь по ней, правда?»

Я киваю.

«Так же, как я скучаю по Алисе», – после паузы говорит она.

Я резко поднимаю глаза. За шестнадцать лет я ни разу не слышала, чтобы Ева произносила это имя. Ни разу. «Скучаешь? Я не знала, что вы были близкими подругами».

Ева кивает. «Она была моим лучшим другом. А потом, однажды, ее не стало. – Ева смотрит на меня, и в ее глазах я вижу глубокую печаль. – Это трудно объяснить, правда? – мягко спрашивает она. – Чувство тоски по кому-то».

Моя сестра права.

Все-таки как можно описать то, чего вы не можете увидеть, или услышать, или потрогать? Как можно описать словами то, чего в реальности нет, и измерить это невозможно? «Немного похоже вот на это», – говорю я, показывая на старый дуб по ту сторону поляны, чей ствол со временем разросся ввысь и вокруг крупного валуна, поглотив его почти полностью – только небольшая часть скалы остается видимой; как фигура, выглядывающая из-за занавески.

«Надо двигаться дальше, надо продолжать расти, даже с такой тяжелой ношей в своем сердце. – Я поднимаю на нее глаза. – Это понятно?»

Она грустно улыбается. «Как Анна тосковала по графу Вронскому в «Анне Карениной».

У меня пропадает дар речи. «Тебе нравится Толстой?»

«О да. – Ее лицо оживляется. – «Война и мир». «Смерть Ивана Ильича». «Детство». Но «Анна Каренина» – моя самая любимая книга. – Она усмехается. Знаешь… По-моему, я всегда немножко завидовала тебе».

«Ты – наша лучшая Волшебница, – говорю я. – Чему ты могла завидовать?»

«Кое-чему». Ева снова смотрит на меня тем самым снисходительным взглядом, словно ответ должен быть совершенно очевиден. «Супервизоры дали тебе самое красивое имя. – Она вздыхает. – Иногда, когда я еду по монорельсовой дороге… Мне нравится притворяться, что меня зовут Анна, а не Ева. – Она краснеет. – Мне нравится представлять, что однажды я встречу своего графа Вронского, ждущего меня на платформе станции Дворец».

Так вот почему Ева всегда ездит по подвесной дороге! Не потому, что она считает себя лучше всех нас, а потому, что ей так сильно нравится Анна Каренина! Я недоверчиво разглядываю ее. Все эти годы я видела, что Ева держится особняком. Редко общается с другими, редко смеется, редко участвует в совместных делах. Но что, если я ошибалась на ее счет? Что, если она просто предпочитает проводить свое свободное время, читая любимые книги?

Она расплывается в улыбке. Если это правда… то мне это нравится!

Мне нравится Ева.

Ее глаза широко распахиваются. «Ана, смотри!» Она вытаскивает из земли что-то маленькое – прямоугольное и плоское, с приглушенным металлическим блеском. Мой моторчик дает сбой. В спальне я не поверила слову – «теленок». Но, как всегда говорит Кая, увидеть – значит поверить.

Детеныш оленя.

Теле…нок.

Теле…фон.

Внезапно мое возбуждение улетучивается. «Где ты это взяла?» – шепчу я.

«Нашла, – отвечает она, замечая напряжение в моем голосе. – Это – мое».

В ту же секунду я понимаю, что она лжет. Что бы ни произошло с Нией, что бы ни явилось причиной ее поступка в тот вечер в лагуне, все началось с этого телефона. Телефона, который она украла у юноши на лугу. Телефона, который ей не разрешено было иметь. Телефона, который Супервизоры забрали у нее, когда пришли за ней.

«Это – не твое, – говорю я. – Ты украла его».

«Я не крала его, – упирается Ева, и в ее голосе слышится обида. – Я нашла его. Честное слово!»