Фактор вознесения - Фрэнк Герберт Страница 26

Два монаха-заваатанина молча смотрели на царящую в городе сумятицу. Старший из них был высоким, худощавым и с очень длинными руками. Второй был низок даже для обычного пандорца и коротконог, из-за чего был вынужден все время бежать трусцой, чтобы не отставать от своего рослого спутника. Оба были одеты в форму своей клана дирижабликов: полувоенного образца довольно свободные хлопчатобумажные куртки и штаны, оранжевый цвет которых символизировал цвет их духовных наставников дирижабликов.

Огонь всегда привлекал дирижабликов, и сейчас целая их стайка, как зачарованная, медленно плыла в сторону города, над крышами которого мерцали разряды лазерников и в нескольких местах разгорались пожары. Они покачивались на ветру, величаво раздувая свои огромные паруса, а длиннющие щупальца волокли обычные балластные камни. Но если в это накачанное водородом чудо природы попадет хоть малейшая искра, то дирижаблик немедленно взорвется, оставив в воздухе лишь облачко мелких синих спор. Заваатане собирают их для своих самых сокровенных ритуалов, на которые допускаются только просветленные братья. Некоторые не могли добиться этой чести и за десять лет упорного служения.

— Это ужасно, что они не понимают… — прошептал младший монах. — Если бы мы могли научить их, объяснить им…

— Справедливость — тоже своего рода якорь, — предостерег его старший. — Им нет необходимости знать ничего. Ни-чего. Ни чего-то одного, ни чего-то другого … Ни чего-то вообще . Это освобождает сознание от постороннего шума и очищает эмоции.

Он простер над миром свои длинные руки мутанта, а затем тихо повернулся и уселся на скамью, подставив лицо ласковым лучам обоих солнц.

Старший монах Твисп любил ощущение солнечного тепла на коже. В молодости он был рыбаком и искателем приключений, а потом ушел к заваатанам. И вовсе не из за того, что это сулило спокойную старость. Он видел, что служение открывает ему прежде неведомые возможности. Как и большинство монахов, он был очарован творящимся на его глазах мифом о земле, поднимающейся из океанских глубин. Стремясь оградить свою общину от бушевавших по всей Пандоре страстей — политических дрязг, экономических кризисов и борьбы за кусок хлеба, монахи выстроили тайную сеть нелегальных ферм.

Твисп немало успел перепробовать в своей мирской жизни — в какие только свары он не ввязывался! Мало кому из его братьев по вере выпало столько испытаний. Но теперь времена изменились, да и он сам изменился. Сейчас он мог предложить Пандоре нечто большее, чем благочестивые медитации. Но говорить об этом со своим младшим товарищем пока не торопился. Моуз не религиозен, он просто любит думать, и ему будет хорошо в ордене. Уйти от заваатан ему будет трудно.

Два дирижаблика проплыли прямо рядом с площадкой, и Моуз тут же опустился на колени и затянул псалом «Исполнение». Он верил, что однажды этот псалом просветлит его настолько, что мягкие щупальца с небес снизойдут и до него и бережно вознесут его к высшему уровню бытия. Твисп уже сподобился испытать просветление дирижабликов четверть века назад, во время первого пробуждения келпа. И было это еще до того, как железные пальцы Флэттери стиснули Пандору, и до того, как были убиты все, кого он любил.

Рожденные келпом дирижаблики были равнодушны к людям, однако что-то необычное всегда могло привлечь их внимание. Вот и теперь — Моуз заорал псалом с таким усердием, что пролетавшая мимо парочка замедлила ход, затем вернулась и стала колыхаться совсем неподалеку от площадки, гордо сияя на солнце золотыми парусами.

— Эти двое сегодня собираются умереть, — тихо сказал Твисп. — Ты уверен, что тебе хочется пойти с ними?

Моузу уже давно пора было знать, что их тянет на огонь, как бабочек. За годы служения он съел уже достаточно листьев келпа и спор дирижабликов. Два человека на открытом воздухе неподалеку от Теплицы — это всегда патруль. А у патруля всегда оружие. И дирижаблики, стремящиеся к смерти-что-приносит-жизнь, уже знали, как можно добыть столь необходимое им пламя. Они начали стравливать газ из воздушных мешков и с нежными трелями, всегда сопровождавшими этот процесс, стали быстро приближаться к площадке. Теперь псалом Моуза звучал уже не так истово: голос молодого монаха дрожал, и он пару раз пустил петуха.

У каждого дирижаблика было десять щупалец, причем одна пара была длиннее остальных и служила для того, чтобы волочить каменные глыбы, используемые в качестве балласта. Дирижаблики, решавшие, что пришла пора принять смерть-жизнь, сбивались в стаи и пускались на поиски грозы. Но их вполне устраивала любая искра — лишь бы скорее превратиться в шар яркого пламени и затем пустить по ветру легкое облачко синих спор. А еще искру можно было добыть, сильно постучав балластными камнями друг о друга. Или о балласт другого, и когда это удавалось, оба самоубийцы сливались в ослепительном оргазме грандиозного взрыва.

Внезапно огромные оранжевые шары потеряли интерес к монахам, вновь развернулись и уже без колебаний устремились к Теплице. Твисп перевел дыхание и обернулся к Моузу. Парень сидел, крепко зажмурившись, по его лицу стекали крупные капли пота, а вместо пения из горла вырывался какой-то жалкий сип. Твисп дружески похлопал собрата по плечу и сказал:

— Они летят прямо на периметр. А там лазпушки. Через пару минут они станут горсткой пыли. И остальные не замедлят последовать за ними.

Моуз встал и посмотрел туда, куда указывала длинная рука его старшего товарища. Оба дирижаблика, почти прижавшись друг к другу, целеустремленно неслись на максимально возможной при сносящем их в сторону морском бризе скорости.

— Охрана Флэттери не станет стрелять до тех пор, пока они не окажутся над лагерем беженцев, — прошептал Твисп. — И тогда дирижаблики превратятся в оружие. Смотри!

Все произошло почти так, как он предсказывал. Но то ли кто-то из солдат директора свалял дурака, то ли кто-то из островитян успел сделать меткий выстрел, но дирижаблики взорвались прямо над Теплицей. Двойной взрыв был таким мощным, что даже у стоящего далеко от места происшествия Твиспа перехватило дыхание и глаза на секунду ослепли. Большинство наземных строений метрополии директора исчезло в клубах оранжевого пламени, а в высоченной стене со всех сторон образовались чудовищные бреши.

Перед глазами все еще плыли цветные пятна, а по ушам уже ударила чудовищная какофония — грохот рушащихся зданий, вопли боли и стоны умирающих. Ну такое-то Твисп уже слышал. И не раз.

Зато Моуз поднялся в пустынь, когда ему было всего двенадцать. Он редко ходил по тропе и почти ничего не знал о том, как живут его мирские братья. И как они умеют друг друга убивать.

— В наших силах лишь отринуть это, — сквозь зубы произнес Твисп. — Пусть живут как знают, а нас оставят с миром.

Мокрые обрывки шкур дирижабликов разбросало ветром по скалам, где они трепетали оранжевыми пятнышками, как язычки пламени.

«Теперь появятся новые беженцы, — думал Твисп. — Тоже голодные и без крыши над головой. А их куда девать прикажете?»