Эта страна - Фигль-Мигль Страница 26

Полицейский участок, думал он. Тьфу, отдел полиции. За что его могли загрести, интеллигентного пожилого человека со справкой о воскрешении? Не там перешёл дорогу, не на тех и не так взглянул? Плюнул? Нет, этот плевать не будет.

– Нет там никакой полиции, – сказал таксист.

– Может, что-нибудь другое. Сейчас их столько всяких разных.

«Что-нибудь другое что? Следователи? Неужели чекисты?» Прослышали, что некто недоволен восстановлением частной собственности, и тут как тут, с уже заготовленной галочкой в отчёте о выполнении плана. Ведь это же она, двести восемьдесят какая-то.

– Это верно, расплодились дармоеды. Как волков уже можно… отстреливать. Ну вот твоя Тракторная.

Больше всего это место походило на промзону в глубокой коме.

По одну сторону тянулся сплошной бетонный забор, над которым торчали неопрятные кроны тополей, по другую – мелкие производства, мастерские и склады за отдельными заборами и оградками. Дорога была не заасфальтирована, а вымощена крупными бетонными плитами со свёрнутыми железными ушками, по два в каждой. Ушки давно проржавели. Та же ржавчина отсвечивала в тополях, в жёстких листьях налёгшего на старую решётку кустарника. Было светло, спокойно, но как-то уж очень безлюдно, и звуки ленивых бренчаний и лязганий показались Саше уж очень далёкими.

Он пошёл, разглядывая таблички с номерами, где они были, долго и растерянно смотрел на нужный номер, свернул в распахнутую железную калитку – и окончательно укрепился в мысли, что не в милицию Посошков попал, а к каким-то бандитам, которые начнут с того, что потребуют денег, а закончат… много чем можно закончить, если ты бандит, а вокруг ни души.

Мир, безусловно, велик – даже очень большой, – но иногда он размером ровно в тот дворик, мирный и пыльный, в котором стоят неухоженные железные бочки, яркими красными пятнами горит рябинка, а от стены отделяется и идёт к тебе, на ходу вынимая руку из-за пазухи и чем-то в этой руке посверкивая, нестрашный молодой человек в бейсболке, ветровке и некреативных джинсах.

С небывалой отчётливостью Саша понял, что сейчас его будут убивать.

В роковые минуты прозрений и ДТП время становится таким медленным, что кажется, будто успеешь «Войну и мир» прочитать, не то что сгруппироваться или нажать на тормоз, – но, как правило, не успеваешь ничего. Доцент Энгельгардт успел закрыть глаза. Когда он их открыл, его уже потряхивала за плечо не могучая, но какая-то очень ухватистая рука с пальцами, как клещи.

– Ну а теперь расскажи дяде Олегу, во что ты впутался.

– Я не впутывался.

– В тебя сейчас стреляли, ты в курсе?

– …

– Да не бойся ты. Страх плохо влияет на цвет лица.

– …Где же он?

– Сбежал. Я его палкой по руке ударил.

– …Олег, а ты кто?

– А я разве не говорил? Полковник Татев, ФСБ.

– …

– Ты на меня с таким ужасом смотришь, словно я сейчас достану из кармана подвалы Лубянки.

– А что, есть?

– Лубянка на кармане?

– Подвалы на Лубянке.

– Подвалы везде есть. Поехали.

– Куда?

– Куда-куда, в гостиницу.

– Ага, – сказал Саша. – Ой, нет. Мне нужно Посошкова найти, немедленно. Если с ним что-то случилось —

– Да, и что же ты сделаешь, если с ним что-то случилось?

– Нe знаю. Смотря что.

– Какие варианты?

– Варианты я никогда не рассматриваю. Это всё равно что загодя в гроб ложиться.

– Вот как… По этой улице что, вообще не ездят?

Им пришлось прошагать метров пятьсот до перекрёстка, где наконец обнаружилось дорожное движение. Полковник Татев помахал удостоверением, они загрузились, и Саша сказал таксисту: в Шанхай, к общежитию.

– Наверняка последний этаж, – ворчит полковник, карабкаясь по лестнице. – Когда ты калека, жизнь состоит из последних этажей, неработающих лифтов и луж у обочин. Проклятые кафельные полы… вчера чуть не навернулся. Как-то бездушно этим миром правят, согласен? Без огонька.

– И кто правит миром?

– Как кто? Жадность, глупость и гормоны. Шучу. Миром правит мировое правительство.

– Мировое правительство?

– Ну да. Эта самая закулиса.

– Олег, ну не можешь же ты верить в теорию заговора.

– Теория заговора – всего лишь одна из теорий, описывающих устройство мира. Одна из двух, точнее говоря.

– И вторая какая?

– Теория хаоса. Теория хаоса тебе больше нравится? Нет, конечно, можно и с хаосом работать, если готов заранее. Больше нервотрёпки. Должен тебе сказать, что когда что-то делаешь, крайне неудобно исходить из предположения, что на результат может повлиять любой случайный плевок любого случайного дурака. У некоторых, поверишь, руки опускаются. Дураков, говоришь, избегать? В условиях хаоса количество случайных дураков превосходит возможности маневрирования, и даже, при случайных обстоятельствах, случайным дураком может оказаться и вполне себе умный. Пришли уже наконец?

– Мы к нему вот так сразу не пойдём, – сказал Саша, останавливаясь в коридоре. – Мы пойдём сперва к дяде Мише и попросим предупредить.

– Как скажешь.

– Потому что дядя Миша – это местная закулиса.

«И потому что ни за какие коврижки не постучусь я больше в дверь тридцать четвёртой».

Дядя Миша и Кошкин играли в шахматы.

Саша поздоровался, не уточняя, представил Татева («это Олег»), трижды извинился и изложил своё дело.

– А! – сказал дядя Миша, вставая и потягиваясь. – Бросим пить, пойдём в театр-кино. Он здесь где-то, сейчас приведу. А тебе мат в два хода.

– Не вижу.

– Тогда просто поверь.

Когда они остались втроём, Саша призадумался. «Ах, кстати, познакомьтесь ещё раз: ОГПУ – ФСБ, очень приятно». Говорят ведь, что представителям спецслужб, даже из враждующих государств, проще друг с другом, чем с собственными гражданскими. Может, и эти сойдутся – хотя, с другой стороны, ему-то зачем их сводить? Простые приличия требуют сказать человеку, с кем тот имеет дело, но если, например, речь идёт о двух шулерах, здравый смысл затыкает рот приличиям, пока не подоспеют те, кто заткнёт рот уже здравому смыслу: святость или сводящая с ума злоба.

– Да, – сказал Кошкин, начиная складывать фигуры, – теперь да. Прав был старый чёрт. Как он умудряется? Говорит, у Нимцовича выигрывал. Что вы такое затеяли, Энгельгардт? Связь времён восстанавливать?

– Ничего я не затеял. Простите, что помешали.

– Пустяки, я вам рад. Мы здесь всё больше в своём котле… Будто эмигранты.

– А пресса? Или вот историки? Я думал, они должны вас осаждать.