Принцесса Марса. Боги Марса. Владыка Марса - Эдгар Берроуз Страница 26

Выкрикнув очередное проклятие, Саркойя поспешила к Талу Хаджусу, чтобы доложить о своем открытии. Когда она ушла, мать завернула меня в шелка и меха своей ночной одежды, совершенно скрыв от чужих глаз, спустилась вниз и помчалась со всех ног прочь, к окраине города, на юг, где находился человек, на чью помощь она не могла рассчитывать, но на чье лицо хотела взглянуть перед смертью.

Когда мы добрались до южной окраины, с моховой равнины до нас донеслись какие-то звуки – они долетали со стороны единственного перевала, ведшего к воротам. Через него могли войти в город караваны хоть с севера или юга, хоть с запада или востока. Мы различили повизгивание фоатов и ворчание зитидаров, да еще звяканье оружия, возвещавшее о приближении отряда воинов. У матери мелькнула мысль, что это возвращается мой отец, но осторожность истинной таркианки удержала ее, не дав побежать навстречу.

Спрятавшись у какой-то двери, мать ждала приближения каравана, и тот вскоре появился на улице, нарушив строй и заполонив все пространство от стены до стены. Когда процессия проходила мимо нас, в небо поднялась меньшая луна и залила своим ярким чудесным светом крыши и всю картину. Моя мать забилась глубже в спасительную тень и из своего укрытия увидела, что это не отряд моего отца, а караван, возвращавшийся с юными таркианами. План мгновенно созрел в ее уме, и, когда большая повозка проезжала мимо нас, матушка осторожно, пригнувшись, проскользнула к заднему откидному борту, прижимая меня к груди в неистовой любви.

Она знала то, о чем не догадывалась я, – что после той ночи ей никогда уже не прижать меня к сердцу и, скорее всего, мы вообще больше не увидим друг друга. В суматохе, царившей на площади, она сунула меня в толпу других детей, ведь охранявшие их в пути воины освободились от своей ответственности. Нас всех вместе загнали в огромную комнату, там женщины, которые не участвовали в походе, накормили нас, а на следующий день роздали свитам вождей.

После той ночи я больше не видела свою мать. Ее схватили воины Тала Хаджуса и подвергли самым ужасным и позорным издевательствам, лишь бы вырвать из ее уст имя моего отца, но она оставалась стойкой и верной своей любви до конца и во время одной из чудовищных пыток умерла под смех Тала Хаджуса и его вождей.

Как я позднее узнала, она сказала им, будто убила меня, чтобы спасти от такой же судьбы, как ее собственная, и бросила мое тело белым обезьянам. Одна только Саркойя не поверила ей. Вплоть до сегодняшнего дня я чувствовала, что она подозревает истину моего происхождения, но не осмеливается об этом заговорить. К тому же она не переставала гадать, кем был мой отец, я в этом убеждена.

Когда он вернулся из похода, Тал Хаджус рассказал ему об участи моей матери. Я присутствовала при этом. Ни единый мускул не дрогнул на его лице; он ничем не выдал своих чувств, только не засмеялся, когда Тал Хаджус описывал ее смертные муки. После этого отец сделался самым жестоким из всех марсиан. Я жду того дня, когда он добьется своей цели и наступит ногой на труп Тала Хаджуса. Уверена, отец просто ждет возможности осуществить свою месть, а великая любовь так же жива в его сердце, как почти сорок лет назад. Это такая же правда, как и то, что мы сидим здесь, на берегу старого как мир океана, пока все разумные люди спят, Джон Картер.

– А твой отец, Сола, сейчас здесь? – спросил я.

– Да, – ответила она, – но он не подозревает, что я его дочь, и не знает, кто выдал мою мать Талу Хаджусу. Только мне одной известно имя моего отца, и лишь я, Тал Хаджус и Саркойя знаем, кто навлек страшные муки на ту, которую он любил.

Мы некоторое время сидели молча, и Сола погрузилась в мрачные мысли о своем ужасном прошлом, а я был полон жалости к несчастным существам, чьи бесчеловечные, жестокие законы привели их к жизни, полной злобы и ненависти. Наконец Сола снова заговорила:

– Джон Картер, если когда-то по холодному, мертвому дну Барсума и ходил настоящий человек, так это ты. Я могу доверять тебе, и, поскольку это знание может когда-нибудь помочь тебе, или моему отцу, или Дее Торис, или мне самой, я хочу назвать тебе имя отца, не налагая на тебя никаких обязательств. Когда придет время, скажи правду, если решишь, что так будет лучше. Мое доверие обоснованно: на тебе не лежит проклятие говорить правду и только правду, ты можешь солгать, как и любой другой джентльмен из Виргинии, если ложь спасет кого-то от тоски или страданий. Моего отца зовут Тарс Таркас.