Простые смертные - Дэвид Митчелл Страница 26

– Временное убежище, – сказала Хейди, и голова ее сперва упала на грудь, потом запрокинулась назад, потом опять бессильно свесилась на грудь. – Зачем было убивать двоих влюбленных, принимавших солнечную ванну, Раймс? Зачем? Это же лишено всякого смысла.

– А почему бы и нет? Ты и твои люди вечно носятся с этими «зачем» и «почему». Зачем? Да просто потому, что у меня кровь взыграла. Просто потому, что Кси Ло устроил в Часовне огненное сражение. Просто потому, что я это мог. Просто потому, что ты и Эстер Литтл привели меня сюда. Она ведь умерла, не так ли? Она ведь не успела обрести убежище в этом существе женского пола, в этой представительнице великого немытого народа? Дьявольски трудно ей пришлось, когда она бежала сюда по Пути Камней. Уж я-то знаю, я сам наносил ей безжалостные удары. Кстати об ударах: приношу свои искренние соболезнования по поводу кончины Кси Ло и бедняги Холокаи – теперь ваш маленький клуб добрых фей поистине обезглавлен. Ну а ты, Маринус? Разве ты не собираешься снова начать войну? Я знаю, ты скорее целитель, чем боец, но все же постарайся создать хотя бы некую видимость сопротивления, умоляю тебя. – Раймс снова сделал это странное, закручивающее движение пальцами, и – если только это мне не почудилось – мраморная кухонная доска для разделки мяса поднялась с кухонного стола и понеслась по воздуху к нам, словно ее метнул кто-то невидимый. – Что, Маринус, язык проглотил? – спросил Раймс у Хейди, которая никак не могла заставить свою голову держаться прямо.

– Отпусти девочку, – сказала Хейди, и в этот момент разделочная доска, пролетев через всю комнату, врезалась ей в затылок. Раздался негромкий хруст, словно ложкой разбили яичную скорлупу, хотя удар был такой силы, что Хейди должно было бы швырнуть вперед, как кеглю. Но Хейди не упала; мало того, мне показалось, что ее подхватил и поднял вверх кто-то… кто-то… невидимый, а Раймс тут же принялся сплетать пальцы, крутить в воздухе руками, совершая хватательные движения, и тело Хейди вдруг стало закручиваться какими-то жуткими, неровными, резкими рывками. С хрустом и треском ломались ее кости, лопались мышцы; вот с резким хлопком переломился позвоночник, отвалилась нижняя челюсть, а из дыры во лбу, похожей на входное отверстие пули, ручейком забила кровь. Раймс хлопнул в ладоши у себя за спиной, и изуродованное тело Хейди, отлетев назад, с силой ударилось о стену, и картина с малиновкой, сидящей на черенке лопаты, грохнулась Хейди на голову, а потом ее тело бесформенной кучей сползло по стене на пол.

У меня было такое ощущение, словно на мне наушники, приклеенные к ушам каким-то сверхпрочным клеем, и в одно ухо кто-то громко твердит: «Ничего этого на самом деле не происходит!», а в другое: «Да, все это происходит прямо у тебя на глазах!», и эти фразы повторяются бесконечно с максимальной громкостью. Но стоило Раймсу заговорить – а он говорил очень тихо, – и оказалось, что я отлично слышу каждое его слово.

– Неужели у тебя никогда не случалось таких дней, когда ты радовалась уже просто тому, что жива? – Он повернулся ко мне. – Что тебе хочется… засмеяться, увидев солнце? Ведь я только что, по-моему, пытался выдавить из тебя жизнь… – И он как бы толкнул воздух по направлению ко мне, сперва ладонями, а затем поднятыми руками, и меня буквально размазало по стене, а потом с невероятной силой подбросило вверх, и я ударилась головой о потолок. Раймс вскочил на подлокотник дивана – казалось, он прямо в воздухе собирается меня поцеловать, – и я попыталась хорошенько его стукнуть, но обе моих руки тут же оказались словно пришпиленными к стене, а в легкие опять перестал поступать воздух. Но я успела заметить, что один глаз Раймса стал быстро наливаться темно-красным, словно в глазном яблоке лопнул сосудик. – Кси Ло, видимо, унаследовал братскую любовь Жако к тебе, – сказал он, – и мне это, пожалуй, даже нравится. Если я тебя убью, это, разумеется, не вернет назад погибших Анахоретов, но Хорологи теперь перед нами в долгу, а при выплате этого кровавого долга считается каждый грош. Так что прими это к сведению. – Зрение мое стало меркнуть, страшная боль где-то в мозгу заслонила все остальное, и я…

Изо рта Раймса вдруг показался острый кончик языка.

Кончик был ярко-красный и, похоже… металлический! И он был буквально на расстоянии дюйма от моего носа. Что это? Нож?

Глаза Раймса закатились под лоб, веки сомкнулись, и я мягко соскользнула по стене на пол. А он замертво свалился с подлокотника, стукнувшись затылком об пол. При этом лезвие ножа вылезло у него изо рта еще на пару дюймов, все покрытое чем-то белым и липким. Ничего более мерзкого я в жизни не видела. Но закричать я по-прежнему не могла.

– Удачный бросок, – сказал Йен, с трудом втаскивая себя в гостиную и хватаясь за стены и мебель.

Он явно обращался ко мне. Больше живых в комнате не было. Йен нахмурился, глядя на перекрученное тело Хейди, и довольно спокойно сказал:

– Ничего, Маринус, мы с тобой еще увидимся. Теперь тебе поскорей нужно раздобыть другого носителя.

Что? И никаких тебе «О господи! Хейди! Нет, Хейди, нет, нет, нет!»? Потом Йен посмотрел на тело Раймса и промолвил:

– В плохие дни всегда кажется: «А может, отказаться от этой войны и вести тихую, спокойную метажизнь?» Но затем перед тобой предстают сцены вроде сегодняшней, и ты вспоминаешь, зачем вы затеяли… – Йен с трудом повернул голову в мою сторону. – Извини, что тебе пришлось стать свидетельницей всего этого.

Я затаила дыхание, я вообще почти перестала дышать.

– Кто же… – только и сумела вымолвить я.

– Помнишь, ты сказала, что с удовольствием выпьешь чаю и никуда не торопишься?

Та старуха, удившая рыбу на берегу Темзы. Ее, кажется, звали Эстер Литтл. Но откуда Йен может об этом знать? Я, словно Алиса, провалилась в кроличью нору и приземлилась не там, где нужно.

В холле подали голос часы с кукушкой.

– Холли Сайкс, – сказал Йен, а может, Эстер Литтл, если это, конечно, Эстер Литтл, но разве такое возможно? – Я требую, чтобы ты предоставила мне убежище.

Рядом лежали двое мертвых. Ковер уже насквозь пропитался кровью Раймса.

– Холли, это тело тоже умирает. Я отредактирую, то есть облеку в более приемлемую для тебя форму, то, что ты только что видела, ради твоего же собственного душевного спокойствия, а потом спрячусь глубоко, глубоко, глубоко в… – И тут этот Йен-или-Эстер-Литтл рухнул на пол и буквально рассыпался, как груда книг. Теперь у него был открыт только один глаз, и щекой он прижимался к расплющенной диванной подушке. Он смотрел на меня умоляюще, как наш колли Давенпорт – он был у нас перед тем, как появился Ньюки, – когда его приводили к ветеринару и укладывали на операционный стол. – Прошу тебя, Холли.

Эти слова вдруг словно освободили меня от чар; я опустилась на колени возле этой Эстер-Литтл-внутри-Йена, если можно так выразиться, и спросила:

– Что я могу сделать?

Его глаз слегка дернулся под почти сомкнувшимися веками.

– Дать убежище.