Черный выход - Денис Бурмистров Страница 26

– Конечно нет!.. Блин, Игорян, конечно спрашивай, что за дурацкий подход?

– Да я это… Хотел спросить… Ну… Каково это– быть дифферентом?

Чесноков удивленно вскинул брови, но и только.

– Не знаю. А каково это – не быть дифферентом?

– Гоша, я серьезно.

– Ну раз серьезно… – Чесноков свернул к обочине, проехал вдоль сугроба и остановил машину. Повернулся вполоборота к другу, внимательно того разглядывая. Спросил:

– Тебе зачем?

– Да так…

– Ты что-то начал за собой замечать? Что-то странное? – допытывался Гоша.

– Да нет. Не за собой.

– Опять мать? – догадался Игорь.

– Да, – не стал скрывать Фомин и рассказал об утреннем случае.

Чесноков молча выслушал, задумчиво разглядывая своими черными без зрачков глазами оплетку руля. Потом сказал:

– К врачу ей надо, Игорян. И срочно.

– Да не пойдет она. Не силой же тащить?

Чесноков фыркнул.

– Да хоть и силой. Ради ее же блага.

Игорь вздохнул, посмотрел на проходящих мимо людей.

– Понимаешь, она ведь не понимает что с ней не так. Не помнит. Говорит, что задумалась, засмотрелась… А что, если это на самом деле не болезнь Руффа? Только испугаю. Знаешь она какая мнительная?

– Но ведь блокаторы помогали? – задал резонный вопрос Гоша.

– Наверное.

– Что значит «наверное»? – Чесноков удивленно развел руками. – Сам же говорил, что у мамы приступы пропали.

– Пропали, – согласился Игорь, но ему очень не хотелось рушить тот последний барьер, который отделял его от горького отчаяния, потому он продолжил: – Но, дружище, там и приступы-то были… Не приступы. Так, остановится вдруг возле окна и стоит несколько минут, не откликаясь. Рассеянность появлялась. Было периодами, не спорю. А потом прошло. Уж не знаю из-за этих твоих таблеток или само. Только это все равно ничего не доказывает.

Чесноков пристально посмотрел другу в глаза. В его голосе появились твердые нотки.

– Не доказывает, говоришь? А чего тогда разговор завел, м? «Гоша, каково это быть дифферентом», – передразнил он Игоря. – А я тебе отвечу, чтобы ты иллюзий не питал. Херово это, дружище, херово. Мы с тобой конфеты с тортами знаешь кому везем? Девочке одной, Галине. Она родилась уже с патологиями, ее пытались пять лет дома лечить. Потом сдались, привезли к нам в интернат. А у нее уже кожа фактуру меняет, от прикосновений твердеет. Веки срослись, несмотря на десяток операций. И там нас таких десяток, уродов. Это мне еще повезло, что не до конца человеческий вид потерял.

Игорю стало неловко, он опустил глаза и сжал губы. А Игорь продолжал ровным и жестким голосом:

– Когда меня впервые обожгло водой, родители подумали, что аллергия или раздражение. И потом еще долго игнорировали мои крики, когда заставляли принимать ванну. Довели до болевого обморока. Потом шерсть эта полезла. Когда стали цвета путаться, думал, что с ума сойду. А когда они стали еще и греть, морозить и пахнуть… А потом я стал все забывать, Игорян. Все. Речь, лица, названия предметов. Знаешь как это страшно? Когда хочешь поесть и не знаешь как открыть холодильник? Не помнишь, что из лежащего перед тобой съедобное?

Фомин не знал. Он помрачнел и насупился, словно Гоша отчитывал его за что-то. По сути, так и было – друг тыкал его носом в то, от чего Игорь старательно пытался спрятаться.

– А еще треск и шум в голове, все время, постоянно, – сказал Гоша, тыкая себе пальцем в висок. – Словно ненастроенный радиоприемник поставили в разгневанный улей. И все это день за днем, ночь за ночью. А ты не спишь, ты воешь от боли и обиды. И еще от какого-то непонятного, но чудовищного одиночества, такого холодного и всеобъемлющего, как пустой космос. А еще в Зону тянет… Очень… Вот так вот оно, Игорян, быть дифферентом. Если бы не институтские с их интернатом, давно бы я уже превратился в безмозглую тварь, отдаленно напоминающую человека.

Он съехал ниже по сиденью и обхватил себя руками, уставившись перед собой.

– Почему я этого не знал? – тихо спросил Игорь. – Когда это… с тобой?

– Помнишь я год в четвертом классе пропустил? Говорил, что у родственников жил? Вот тогда как раз все и накатило.

– Блин, Гоша…

– Вот только давай без сантиментов! – отмахнулся Чесноков. – Ты же ведь не думал, что у меня, как у героя из комиксов, вдруг разом сама собой поперла шерсть и открылись суперспособности?

Но, глядя на лицо друга, понял, что тот именно так и думал.

– Вот балбес, – сокрушенно покачал головой Гоша. – Хотя бы изучил вопрос, почитал чего по теме научного. Все же происходит вот тут, в шаговой доступности.

– Я думал, у каждого по-разному проявляется, – попытался оправдаться Игорь.

– По-разному, – согласился Чесноков. – И, увы, не всегда так удачно, как у меня. Я бы даже сказал, чаще всего совсем неудачно. Ты бы пришел в интернат, посмотрел.

– Это совсем не лечится? Вообще никак?

– Пока нет. Но за последние годы хороший прогресс наметился. Только операций надо делать, много. И тестирований всяких. И все – под присмотром. Болезнь купируют, загоняют подальше. А там уж как повезет. Тут главное, не запускать, рубить пока еще эта дрянь в зародыше. Вообще, конечно, странно, что у твоей матери Руфф сейчас проявился. Обычно это еще в детстве вылезает.

Игорь невесело вздохнул, потер лоб. Спросил:

– Лечить – это дорого?

– Дорого, – не стал сластить пилюлю Гоша. – Уход, оборудование, лекарства. И очередь большая. Институт все же не клиника, другие ресурсы. Говорят, в Москве есть хорошие специалисты, но я у них не был, потому врать не буду.

– Твои поэтому в свое время квартиру продали? – догадался Игорь.

Гоша кивнул. Сказал:

– Так что ты думай, Игорь, думай. Я не хочу пугать, но если у твоей мамы Руфф, то время не в твою пользу. Сходите хотя бы на диагностику, проверьтесь. Вдруг действительно ошибаемся.

– Ясно, – протянул Фомин. – Спасибо за совет, честно.

Он мысленно пересчитал деньги в своем кармане, поднял глаза на Гошу.

– Не сложно будет отвезти меня на Радиаторную?

Чесноков пожал плечами.

– Да нет, не сложно. Ты на флэт, что ли, намылился? – Сам Гоша на квартиру не ходил, но был наслышан от Игоря.

– Да. Надо кое с кем переговорить.