Архангелы. Битва за землю - Евгений Истомин Страница 26

Пунктом назначения оказался небольшой старинный особнячок на тихой улочке недалеко от центра. Невысокий кирпичный забор, витые кованые ворота, лепнина, узорчики, арабески. Особнячок словно материализовался с открытки.

Отпустив такси, Грассатор подвел Веру к воротам и нажал на кнопку звонка.

На крыльце долго никто не появлялся, так долго, что Вера подумала — уже никто и не появится. Однако дверь все же отворилась, и на пороге появилась очень старая женщина. Она какое-то время постояла, а затем зашаркала к воротам.

Когда она подошла ближе, Вера даже охнула. Совершенно белые волнистые волосы, лицо, испещренное такими глубокими морщинами, что напоминало сухофрукт, руки точно куриные лапки. О да, женщина была действительно старой, возможно, ей перевалило за сотню лет.

Старуха какое-то время близоруко щурилась, рассматривая гостей, а затем в ее выцветших бледно-голубых глазах появилось выражение радости. Она узнала Грассатора.

— Саймон, — проскрипела она, и это было единственное слово, которое Вера поняла, дальше они заговорили по-немецки.

Женщина открыла калитку, неловко обняла Грас сатора и зашаркала к дому.

— Это фрау Августа. Иди за мной, — подтолкнул Веру Грасс.

— Она тебя знает.

— Да. Причем очень давно.

— Я даже могу представить, как давно. Но откуда?

— Я и Лекс когда-то летали с ее отцом на одном из первых цеппелинов. В самом начале двадцатого века. Ей тогда было лет пять.

— И она тебя помнит? А ее не смущает, что ты по-прежнему молодой? Или… она знает?

— Нет, не знает. А помнит, потому что я потом частенько забегал к ней в гости, когда бывал во Франкфурте. Аэропорт Франкфурта — удобная развязка для путешествия практически в любую точку планеты. Ну а что касается возраста… мы никогда не говорили на эту тему. Августа меня и не спрашивала, просто как-то для себя это объяснила, вот и все…

— Полагаю, она думает, что ты ангел.

Грассатор улыбнулся, пропуская Веру в дом.

Внутри особняк выглядел таким же антикварным, как и снаружи, вот только смотрелось это несколько иначе, чем бабушкина мебель в квартире Веры. Здесь это выглядело уместно и очень красиво.

Фрау Августа проводила парочку в гостиную, а сама, не переставая щебетать, удалилась на кухню, где зазвенела посудой, наверняка такой же старинной, как и все вокруг.

Вера неторопливо прошлась вдоль стен, увешанных картинами, вдоль трюмо, заставленного статуэтками, вазами и подсвечниками, вдоль дивана с витиеватыми узорами на ручках и ножках.

— Как в музее, — пробормотала она.

— Пожалуй, — согласился Грассатор. — Подойди сюда.

Девушка приблизилась к комоду, у которого он стоял, и взглянула на большую фотографию в темной потертой рамке. С фотографии на нее смотрели четверо мужчин в одежде, напоминающей летную форму. Они стояли на фоне дирижабля, не вошедшего полностью в кадр, обнимали друг друга за плечи и улыбались светлыми счастливыми улыбками. Одного из мужчин Вера узнала тут же:

— Это же ты — слева!

— Ага. Собственной персоной. А рядом со мной Лекс.

— Так вот он какой… я видела его только мертвым. Жаль…

— Да, жаль. А следующий за ним — Ахим фон Ауэрбах. Отец Августы. Хороший был мужик. Ну и наш «юнга», как мы его тогда называли, Отто Толлер. Совсем молодой парнишка. Погиб в Первую мировую, через три года после того, как была сделана эта фотография.

Вера долго всматривалась в застывшие лица, затем взглянула на Грассатора и снова повернулась к фотографии. Провела по ней кончиками пальцев.

— Ты совсем не изменился. Уму непостижимо…

— Обычно мы старались не светиться, но иногда очень уж хочется оставить какую-нибудь весточку из прошлого. — Грассатор грустно улыбнулся, не отрывая взгляда от фотокарточки. — Чтобы помнить…

— Потрясающе.

— Ну что же, а теперь уважим хозяйку, наверняка она уже приготовила нам чай с чем-нибудь вкусненьким. Понимаю, что тебе будет скучновато без знания языка, но мы постараемся долго не задерживаться. Зато потом сможем пойти поужинать в ресторанчике. Как тебе?

— Отличный план!