Бытие наше дырчатое - Евгений Лукин Страница 26

Стратополох малость опомнился.

— Стоп! — скомандовал он то ли себе, то ли хозяину кабинета. — Ты сказал «выдвигаем». Кто выдвигает?

— Мы.

— Почему вы?

— Но ты же у нас теперь сотрудничаешь…

Узкое чуть запрокинутое лицо литератора внезапно стало надменным, цинично усмехнулось. С ядовитой улыбкой на устах Стратополох обогнул стол, пролез за клавиатуру и начал:

«Сборник стихов „Умножение скорби“, принадлежащий перу неизлечимого патриопата Артёма Стратополоха и созданный не иначе как во время весеннего обострения…»

И так далее, и тому подобное — всё в том же духе.

— Готово, — с язвительной кротостью известил он минут через десять, уступая место перед экраном.

Завлитдиагноз вникал в написанное долго и одышливо.

«Нет… — заворожённо следя за ним, думал Артём. — Тогда уж проще предположить, что это не у меня, а у него крыша поехала. Звонок сверху — не более чем вербальная галлюцинация, а прочее — её последствия. И тоже в общем-то всё совпадает. При бреде воздействия больные, помнится, утверждают, будто исполняли чужую волю…»

— Эх… — сказал наконец завлитдиагноз. Поправил в двух местах запятые и дал команду распечатать.

Из принтера полез листок с текстом.

— Погоди, — обомлел Артём. — Ты что делаешь?

— Вывожу, — последовал горестный ответ.

На глазах остолбеневшего Стратополоха завлитдиагноз присоединил листок к официальным бумагам и, сложив всё в красивую кожаную папку, двинулся к двери.

— Стой! — хрипло выдохнул в спину ему Артём. — Дай перепишу…

Только не надо, не надо изрыгать страшных слов об измене идеалам, принципам и тому подобному! Вы знаете вообще, что такое государственная премия имени доктора Безуглова? Нет? Ну вот и молчите тогда!

И вообще: предлагали вам когда-нибудь настоящую, должным образом приготовленную чечевичную похлёбку? Вот вы её попробуйте сначала, а потом уже кичитесь своим первородством…

Тем не менее, оставшись в одиночестве, Артём Стратополох ощутил до конца, насколько он подвержен так называемой сенситивности. Повышенная чувствительность, ранимость, неуверенность в себе, преувеличенная совестливость, склонность к сомнениям, застревание на своих переживаниях — всё это до последнего пунктика он пережил в полной мере, болтаясь по обширному пустому кабинету завлитдиагноза.

Потом внимание его приковал лежащий на краю стола листок бумаги с пометкой красным карандашом в верхнем левом углу: «В номер!!! Срочно!!!»

«Во вчерашнем номере нашей газеты, — прочёл он, — в рубрике „Литературный диагноз“ по халатности корректора была допущена грубая ошибка. Вместо „Артём Стратополох, „Умножение скорби“, сборник стихов“ следует читать: „Лаврентий Неудобняк, „Ни в чем замечен не был“, повести и рассказы“. Редакция приносит читателям свои извинения…»

Дверь открылась, в кабинет вошёл завлитдиагноз. Без папки.

— Ну, всё… — известил он с облегчением. — Остальное — полюбень. Закрутилась машина…

— Кто такой Лаврентий Неудобняк? — отрывисто спросил Артём.

— Оно тебе интересно? — со скукой осведомился хозяин кабинета, располагаясь в кресле и запоздало переворачивая листок текстом вниз.

— А как ты думаешь? — холодно молвил претендент на государственную премию имени доктора Безуглова в области литературы. — Хочется же знать, кого вы теперь подставляете вместо меня…

Завлитдиагноз с недоумением посмотрел на Стратополоха.

— Ну ты же сам тогда всё правильно сказал, — напомнил он. — Начнёшь тебя отмазывать — ещё хуже замажешь. Проще перевести стрелки…

— На Лаврентия?

— Да нет в природе никакого Лаврентия! И книжки никакой нет. Ни повестей, ни рассказов. Аж неловко за тебя, прости… В газете, что ли, никогда не сотрудничал?

Артём вник в услышанное не сразу. А когда вник, усмехнулся, покрутил головой.

— То есть перевёл стрелки в никуда? — недоверчиво подивился он. — Лихо… И на вранье, главное, никто не поймает…

— А в чём враньё-то? — не понял завлитдиагноз.

Стратополох запнулся, свёл брови. А действительно, в чём? Написано «следует читать» — значит следует.