Дети Капища - Ян Валетов Страница 26

Тут вмешался Раш, переключивший тему на женщин, от чего Блинчик немедленно сделался подозрительно задумчив и заерзал в кресле – похоже, что в этот момент лангеты начали мешать ему по-настоящему.

Вторая перемена блюд подавалась уже под рассказы Раша о его поездках на Юго-Восток Азии и жарких ночах в Будапеште, Амстердаме и в Африке. Блинов изредка вставлял шутки нужной направленности, но откровенно тосковал и пил еще больше. Сергеев, который женщин любил, а вот скабрезные разговоры о них – нет, выпивал молча.

Виски кончился. Блинчик потребовал водки, раскрасневшийся Раш смотрел на Сергеева то с нежностью, то с недоверием. Сергеев, умеющий пить профессионально, начал ощущать, что до момента, который на их служебном сленге назывался «погасили свет», остается грамм двести и, если он не хочет закончить вечер в тарелке с печеночной горячей закуской, пора тормозить.

Однако развлечения только начинались – Владимир Анатольевич, откушавши грамм сто водочки, превосходно, без снижения градуса легшие на почти четыреста граммов виски, вдруг осознал, что гипс все же порывам души не помеха, и предложил позвонить девочкам. Раш немедленно полез в пиджак за мобилкой, которая почему-то, описав в воздухе дугу, ухнула в бассейн практически без брызг, как чемпион по прыжкам в воду. Раш пытался ее поймать – и вслед за мобилкой в воду отправились горшок с безымянным растением и некоторая часть сервировки стола.

Все это так напоминало обычную студенческую пьянку: безрассудную, бессмысленно веселую и неуправляемую, что Михаил начал подумывать – не почудился ли ему разговор, который эту пьянку предварял. Но выпивка – выпивкой, а ни Рашид, ни Блинов запретную тему не трогали – хотя казались пьянее пьяного, во всяком случае на первый взгляд.

От бассейна пришлось перейти в столовую – благо располагалась она недалеко, в том же крыле. Впрочем, «перейти» было слабо сказано. Блинов на электроколяске выписывал такие кренделя, что не отправился в бассейн только по чистому везению. Раш, хоть и нетвердо стоящий на ногах, успел-таки коляску перехватить и, семеня, как женщина в узкой юбке, покатил друга и соратника через холл. Блинов громко смеялся и размахивал здоровой рукой.

Сергеев чувствовал себя не лучшим образом.

Вставая из кресла, он и сам на миг утратил равновесие, но тут же выровнялся и прошел в столовую за шумной парочкой. По дороге Раш с Блинчиком умудрились разбить стоявшую в холле старинную китайскую вазу и исковеркать красивое, похожее формой на выгнутую дугой лебединую шею, настенное бра.

Рослый парень в костюме официанта и смешных круглых очках, стоящий в ожидании возле дверей, с тоской глядел на груду осколков, теребя полотенце, переброшенное через руку.

– Не подскажете, где туалет? – спросил Сергеев.

Не сводя глаз с кучки черепков, официант показал рукой направо.

– Что, влетит?

Официант поправил очки и сказал негромко, так, чтобы за дверями не услышали:

– Кого-то обязательно уволят. Ваза дорогущая. Тысяч десять-пятнадцать.

Он посмотрел на Сергеева и добавил:

– Не гривен.

– Да уж, – сказал Сергеев. – Не две копейки. Так сами ж и грохнули.

– Кто это завтра помнить будет? – печально осведомился официант. – Ваза была? Была. Дорогая? Дорогая. Разбили ее? Разбили. Значит, кто-то ответит. Вы Владимиру Анатольевичу друг? Я вас первый раз здесь вижу.

Сергеев подумал и кивнул.

– Но мы долго не виделись…

Официант вздохнул.

– Тогда понятно. Если он кого-то просто выгонит – это еще ничего. Главное, чтобы не оставил возмещать убыток. Мне эту вазу, например, в жизни не отработать!

– Умка! – взревел за дверями Блинов. – Ты где? Мы ждем!

– А что, – спросил Сергеев, – он может оставить?

– Не сомневайтесь, – сказал парень, садясь на корточки перед остатками произведения искусства династии Мин. – Может. Он, знаете ли, практически все может. Наверное. Дай бог, чтобы наутро не вспомнил.

Блинчик открывался все новыми и новыми гранями. Нет, конечно же, ваза была хороша! И денег стоила огромных, но для Блинова это были не деньги, а так – тьфу и растереть. Но парень явно не врал – он боялся. Боялся Блинчикова гнева, боялся быть оштрафованным, и это при том, что был ни при чем – Сергеев сам видел, как едущий в коляске Владимир Анатольевич смахнул вазу с подставки здоровой рукой.

– Умка! – на этот раз Блинов и Рахметуллоев орали хором.

– Иду! – отозвался Сергеев.

Туалет, расположенный справа от дверей, тоже был необычным для жилого дома. Несколько туалетных кабинок, несколько умывальников, несколько душ-кабин. Тут любили и умели принимать гостей.

Прежде всего Михаил зашел в кабинку и, склонившись над унитазом, сунул в рот два пальца. После нескольких заходов ему полегчало: голова прояснилась и, хотя в конечностях появилась легкая дрожь, а на лбу испарина, думалось не в пример легче, чем пару минут назад.

В кабинке отчетливо пахло превосходным виски.

Сергеев с сожалением покачал головой.

Он с наслаждением умыл лицо прохладной водой из-под крана и вытерся бумажным полотенцем. Потом прополоскал рот – противный привкус желудочного сока висел на языке.

В зеркале отражался седоватый мужчина лет тридцати с небольшим, в светлом полотняном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, скуластый, с худощавым лицом и покрасневшими от выпивки глазами.

Пить Сергеев умел, но любил в этом деле меру. Удовольствия в том, чтобы терять голову и мучаться по утрам, он не находил. Да и работа не позволяла вести себя слишком вольно в этих вопросах – слишком велика могла оказаться цена ошибки. Для особых случаев существовали у Конторы специальные препараты, но Мангуст предупреждал, что применять их часто и бездумно не следует.

– Голова, конечно, останется ясной, а вот печень… Печень – она не железная. Родине в общем-то на твою печень плевать, а вот только запасную не выдают! Так что думайте мужики!

И рекомендовал пользоваться сорбентами – благо их тогда уже напридумывали великое множество.

«Надо будет поискать что-нибудь подобное, – подумал Сергеев, приглаживая волосы влажными ладонями. – Сопьюсь ведь, к чертовой матери! Какой был виски! Варварство!»

В столовой на стол подавали горячее.

Ароматный украинский борщ со сметаной – да такой, что ложка стоит между кусками мяса. Запеченный в фольге свиной балык, толщиной с руку, крепко нашпигованный лавровым листом, молодым чесноком и густо усыпанный аппетитными специями и истекающий розоватым соком. Тут же красовалось блюдо с отварной молодой картошечкой – плотной и кругленькой, блестящей от масла и разукрашенной резаным укропом. На одной тарелке теснились молодые карпики, на другой кольцами лежала жареная домашняя колбаска. Тут же виднелись блюда с крупно нарезанным «огородом», корейскими солениями, хлебом и чесночными пампушками. В центре стола уже стояло несколько запотевших бутылок водки. Обед обещал плавно перейти в ужин. А потом в завтрак. А потом опять в обед.