Звездные мальчики - Ирина Скидневская Страница 26

— Ты видел следы? — раздались крики.

— Да, видел — огромные волчьи лапы. Но только у самой стены. Когда пошел дождь, уже ничего нельзя было разобрать на размытой земле.

Опять зашумели собравшиеся. Король с мрачным видом сидел неподвижно, потом произнес:

— Если он здесь, мы найдем его, и постигнет его суровая кара. А сейчас идите, ночь кончилась, и впереди день трудов и забот.

Жестом король задержал около себя сыновей, и вскоре они остались одни в пустом зале. Король посмотрел на Яна.

— Сын мой, что ты думаешь обо всем этом?

Ян прищурил глаза и мрачно взглянул на Кора:

— А что думает об этом брат?

Кор побелел, как полотно.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты слышал, что сказал Любомир? Волк вбежал в сад, где живет твоя собака.

— Моя собака здесь ни при чем!

— Подумай хорошо, брат, прежде чем покрывать убийцу!

Король вмешался.

— Не ссорьтесь, — гневно сказал он. — Разве вы не мужчины, чтобы кричать друг на друга? Кричит только слабый. Кор, я хочу, чтобы ты выслушал нас. Я знаю, что тебе больно и неприятно. Ты вырастил Дола, всю жизнь он был верен тебе, но ты не можешь допустить — и мы тоже! — чтобы волк продолжал эту кровавую резню.

— Дол собака, а не волк!

— В его жилах течет волчья кровь. Для знающего человека достаточно одного взгляда на него, чтобы понять это. Сравни его с другими нашими собаками. Они покорны человеку — Дол независим. Они относятся к людям, как к хозяевам, ты для Дола товарищ. Он готов умереть за тебя, но подчинить себя он никогда не даст, и ты это знаешь, сын. Он волк! Недаром все собаки в замке ненавидят его.

С мрачным упрямством Кор повторил:

— Он не волк, отец… — В глазах у него была тоска.

Король отвернулся и посмотрел в окно, где уже занималась заря. Ян продолжал, как бы убеждая и себя:

— Странно… Сейчас я отчетливо вижу, что и внешность у него волчья: острая морда, широкие скулы, глаза раскосые, нос слегка вздернут… Почему я раньше никогда не замечал этого?

— Потому что волк взбесился только сейчас, состарившись, презрительно сказал король, обернувшись. — Это случается и с людьми.

— Ты сам говоришь, что Дол стар, но тогда как он мог натворить все это? — сопротивлялся Кор.

— Я заметил, что после каждого своего появления волк отдыхает по нескольку дней.

— Тот волк черный, а Дол серый! — Кор в отчаянии цеплялся за последнюю надежду.

— Ночь всех и всё делает черным. Мне очень жаль тебя, сын. Но мне жаль и невинных детей, и их родителей! — жестко сказал король. — Дол умрет. Это будет справедливо.

Ян подошел к брату и положил ему руку на плечо, но тот, резко дернувшись, сбросил ее и, ни на кого не глядя, вышел из зала.

На следующее утро Ана, стоя в башне у окна, смотрела, как в саду, у старого колодца, Кор в последний раз кормил Дола, бросая ему кровавые куски мяса. Затем он погладил пса по широкой серой спине, посидел рядом с ним и достал из корзины последний, отравленный, кусок. Дол, как всегда, с достоинством, принял этот дар из рук друга, захрипел и повалился на бок. Кор резко обернулся на звук шагов приближающегося к нему Яна, и Ана увидела, что по его лицу текут слезы.

5.

Вскоре случилось то, чего так опасалась королева.

Объезжая в долине молодого жеребца, Ана повстречала старика, бредущего по сжатому полю. Она не обратила на него никакого внимания, но старик, взобравшись на невысокий холм, вдруг принялся что-то выкрикивать ее горячему, брыкающемуся коню. Речь путника была непонятна Ане, но ей стало досадно, что конь неожиданно присмирел. А ведь она не могла подчинить его себе уже два дня. Сегодня красивый, породистый, но упрямый жеребец несколько раз сбрасывал ее на землю — мужской костюм Аны был весь в пыли и, раздраженная, она подъехала к нахальному старику, который осмелился вмешаться в ее занятие.

У смуглолицего путника были густые седые кудри и добрые темно-карие глаза. Глядя на подъезжающую девушку, он восхищенно и одобрительно улыбался, что тоже почему-то рассердило Ану. Он что, не знает, кто она такая? Никакого почтения в глазах!

Но, подъехав, Ана не спешила вступать в разговор и настороженно изучала странного старика. Ее белый жеребец пританцовывал на месте. Незнакомец что-то сказал ей на своем певучем языке, так ласково, нежно, что у Аны вдруг дрогнуло сердце: так с ней разговаривал только отец. Старик достал из-за пазухи пеструю тряпицу, развернул ее и жестом подозвал девушку. Ана подъехала и с любопытством взглянула. На смуглой ладони старика лежала ее любимая серьга.

Вот в чем дело, поняла Ана, и звонко рассмеялась. Он нашел ее серьгу! Она достала золотую монету и, довольная, вложила ее в руку старику. Цыган с певучим возгласом как-то странно взглянул на нее и жестами показал, чтобы она вдела серьгу в ухо. Ана засмеялась и закивала, но не смогла исполнить эту просьбу: ее серьга была на месте.

… Она держала в руке серьги и смотрела на них. Старик время от времени что-то ласково говорил ей, поглаживая шею коня. Ана попыталась спросить его, кто он такой, откуда у него такая же серьга, как у нее, но не понимала ни слова. Тогда девушка велела ему сесть в седло и, взяв жеребца под уздцы, отправилась в замок.

Когда Ана стремительно вошла в родительские покои, ведя за собой смуглолицего старика, королева, увидев цыгана, побледнела и закричала:

— Кто позволил? Кто привел его сюда? — И заплакала, в тоске заламывая руки.

Помрачневший король, жестом отослав слуг, взял жену под локоть и напомнил ей дрогнувшим голосом:

— Моя королева, ты — королева.

Скрепившись, королева взяла себя в руки и кружевным платком утерла слезы. Ана, не ожидавшая ничего подобного, растерялась и, вынув серьги, сказала:

— Мама, почему ты плачешь? Я просто хотела узнать, откуда у этого человека моя серьга.

С этого дня Ана стала пропадать в долине по нескольку дней. Поначалу отец опасался за нее, но она убедила его, что никто не собирается причинять ей зла. Цыганский табор кочевал по долине, и Ана привыкала к звукам его певучей речи. А по ночам, когда цыгане начинали петь и танцевать у костров, она сначала покачивалась в такт музыке, потом вскакивала и как-то по-особенному, не так, как другие женщины, начинала танцевать. Высокая, тонкая, притягательно-красивая, она заставляла всех восхищено вздыхать, и при виде нее не одно мужское сердце начинало сильнее биться в груди.

Табор сразу принял ее. Она быстро выучила незнакомый язык и вскоре уже легко разговаривала на нем. Но проходило несколько дней — Ана становилась задумчивой, рассеянной и уже не слышала того, что ей говорили. Едва солнце показывалось над пожелтевшими равнинами, она вскакивала на коня и мчалась в замок.