Как проиграть в войне времен - Макс Гладстон Страница 26

Мне ужасно жаль. Будь я сильнее. Быстрее. Умнее. Лучше. Будь я достойна тебя. Будь я…

Ты бы не хотела, чтобы я так поносила себя.

Тебе придется сжечь письмо. Надеюсь, ты сумеешь его сохранить. Я сохраню воспоминание. Я представляю твои руки на бумаге. Я представляю себе твое пламя.

Я бы хотела обнять тебя.

Я люблю тебя.

Р.

Рэд докручивает концовку.

На это уходит больше времени, чем она представляла. Никогда еще Рэд не проливала над письмом столько пота. День за днем она засыпает в белой комнате, просыпается в белизне и принимает душ в одиночестве. Затем прибывают эксперты и помогают ей стряпать яд.

Эксперты разговаривают редко и всегда не с ней. В лаборатории они надевают защитные костюмы с щитками на шлемах, в то время как Рэд ходит босая. Они прибывают утром и уезжают ночью. Рэд остается. Пока эксперты заняты работой, она заглядывает им за щитки, и иногда ей удается рассмотреть их, безупречно красивых и холодных, как дома, в которых никто не живет, но ежедневно наводят порядок. Рэд подозревает, что они не всегда были такими невозмутимыми. Комендант выхолостила их, освятила, благословляя на это задание.

Сообщение Рэд не должно подвергаться чрезмерному вмешательству и контролю, чтобы яд не пропах коллективной работой и не спугнул добычу. Так сказала комендант. Рэд не знает, можно ли ей верить.

Она действует осторожно.

Она никогда не плачет. Не посылает проклятья пустым стенам пустой лаборатории даже после того, как эксперты расходятся по домам. Она боится, что ее может подслушивать комендант.

Она спит и видит сны о письмах.

Это будет растение. Она сама выбрала форму: растение, проросшее из семени, чтобы дать Блу возможность уйти. Рэд делает ему шипы. Она создает ягоды коварного красного цвета и темные, маслянистые листья. Каждая его клеточка так и кричит об отраве.

Она ждет возражений экспертов, но те молчат.

Убить агента Сада – нет ничего проще. Умирают они так же, как все, но после – заражают все своими спорами, разносят по ветру одуванчиковый пух, проникающий в почву, их глубокие корни пускают новые побеги. Сломить агента – вот где хитрость: тут нужно особое варево, способное разорвать цепи памяти, спутать зародышевую линию. Применять его нужно с осторожностью. У них есть образцы Блу: капли крови в чашках Петри, прядь волос, возможно, принадлежавшая ей. Рэд не успевает придумать способ выкрасть образцы, когда эксперты бросают их в котел.

Это письмо смерти. Для всех, кроме обозначенного адресата, оно покажется лишенным смысла. На текст будут нанизаны смертоносные слова, невидимые, пока механизм не придет в действие. Стеганография: скрытое письмо. Письмо внутри другого письма.

Для наружного слоя Рэд сочиняет в меру простое послание, такое, какого ждет от нее комендант: она выражает заинтересованность; она соблазняет и бросает вызов. Записка почти ничем отличается от той, что прислала ей когда-то Блу.

Она думает: «Не читай это».

Она вспоминает, что чувствовала тогда, давным-давно, когда дразнила ее и наслаждалась вкусом своих побед. Голубика. Блу-да-буди. Настроение Индиго. Пытается заслонить этими воспоминаниями все то, что пришло после.

Ничего не выходит.

Она думает: «И какая из меня после этого путешественница во времени».

Блу не клюнет на это. Прислушается к Рэд. Она же прочла письмо. Она все поймет. Должна понять. Единственное будущее, которое им суждено, – быть вместе порознь. Они так долго жили, не зная друг друга, воюя во времени. Они никогда не соприкасались, никогда не контактировали и даже не догадывались о том, что все это время они кроили друг друга.

Нужно просто вернуться к той точке. А что?

Будет больно. Но они и раньше терпели боль, спасая жизнь друг другу.

Но есть и другой путь. Тот, который ей не хватает сил нанести на карту, и все-таки надо, потому что Блу славится не только своей неуловимостью, но и дерзостью, и другого шанса у Рэд может не быть.

Поэтому, когда эксперты уходят, она прячет еще одно послание в послании, которое те уже спрятали в ее письме. Она вкладывает новый смысл в отравленные строки и маскирует его так, чтобы не заметили техники, и даже комендант ничего не заподозрила. Рэд остается только надеяться.

Стеганография – способ скрытого письма. Текст любого послания можно спрятать в кроссворде, в книге, в произведении искусства, в рассветной ряби на глади реки. И в этом скрытом послании можно спрятать другое, на слой глубже, как делает сейчас Рэд. Съев одну из приготовленных ей ягод, адресат прочтет внешнее послание, внутри которого обнаружится яд. А дальше, за ядом, Рэд прячет еще одно письмо, считываемое только в момент смерти. Настоящее.

Ей ненавистна мысль о том, что письмо будет прочитано, но она все равно его пишет, потому что это – конец, что бы ни случилось дальше.

И потому, что это конец, она не может устоять перед соблазном превратить это орудие убийства во что-то прекрасное.

Семя лоснится природным блеском. Когда оно прорастает, Рэд наделяет его ароматом. Когда расцветает, вливает в него цвет и яркость. Когда зреют ягоды, придает им гладкость и вкус. Шипы – и те зловещие шедевры. Она расписывает смерть любовью.

Даже сейчас Рэд необходимо сделать для Блу все, чего та достойна.

Блу не станет читать письмо. Она заметит ловушку.

Все будет хорошо.

И они вернутся к тому, с чего когда-то начали.

И ничего не придется менять, хотя все уже изменилось.

У них получится.

Когда письмо закончено, она погружается в беспокойный сон.

На следующий день они покидают лабораторию. Теперь ее нужно уничтожить – бомбой где-то на задворках истории. Рэд наблюдает за взрывом. Ей приказано не оставлять в живых никого. Но она делает по-своему – несколько спасенных жизней история может себе позволить.

В туче поднявшейся пыли она читает письмо.

Уходит.

Некоторое время спустя тень бродит среди пепла и ест.

Дорогая Рэд,

Как пожелаешь.

Б.

Блу стоит в толпе аборигенов, наблюдая за комедиантами, паясничающими полчаса на сцене ^[16].

В этой жизни она подмастерье аптекаря, этюд по светотени: коротко стриженные черные волосы под фетровым картузом, черный дублет поверх белой рубашки с рейтузами. Она разобралась с интересной перспективой Сада – приблизив одни роды, отдалив другие – и теперь медлит, наблюдая с периферии премьерную постановку новой пьесы.