Глиняный колосс - Станислав Смакотин Страница 25

Приглядываюсь внимательней — мать моя! От отвращения меня невольно передергивает. Первое же изображение являет собой уродливую гротескную гравюру характерного японского исполнения. На которой доблестный солдат Страны восходящего солнца с нескрываемым удовольствием совершает акт мужеложства. Разумеется, с солдатом нашим. Следующие шедевры выглядят поприличней — на них отважные самураи рубят, колют и режут русские войска в самых разнообразных телесных положениях. Завершает выставку восточной живописи колоритный натюрморт: солдат империи душит правой рукой человека, подозрительно напоминающего царствующую особу. В левой же держит за пояс русского мужичка с перекошенным от страха лицом…

— Павел Иванович привез из последнего рейда. — Генерал смущенно улыбается, перебирая рисунки.

— Ваше превосходительство, есть возможность каким-то образом размножить тот, первый плакат? — осеняет меня.

Эх, ксерокс бы сюда… Да промышленный! Да пусть хоть черно-белый!..

— Зачем это? — искренне удивляется тот.

— Ваше превосходительство, это ведь находка! Лучшего и придумать нельзя! — От волнения я забываю о субординации, выхватывая рисунок из-под носа опешившего генерала. — Показать солдатам в окопах да объяснить, где это взяли! Ну? Понимаете?

Лицо Линевича светлеет. Кажется, действительно дошло. Ну, слава богу!

— Решено, даю добро. Отправим в типографию. — Генерал собирает плакаты в кучу, оставляя на столе требуемый. — Говорите, театральные представления прямо на линии фронта? У окопов?

— Именно, ваше превосходительство! Но что крайне важно — не с патриотической и религиозной тематикой… А что-нибудь о том, что солдату близко. Дом, деревня… Незамысловатая, легкая комедия. Кстати… — Глубоко задумываюсь. — Методы психологического давления на противника у вас еще не используются?

— Методы… Чего?.. Какого, не разобрал, давления? — Генерал удивленно останавливается, причем делает это аккурат под ареопагом из портретов, вытаращившись на меня. Таким образом, на меня весьма подозрительно взирает весьма внушительное жюри. Особливо хорошо это выходит у новоиспеченного Петра Алексеевича, который с нововведениями в армии пока не знаком.

— Психологического… — зябко передернув плечами под его взглядом, опускаю глаза. — Доставка листовок, напечатанных на языке врага, в окопы противника. Убедительно доказывающие тому всю ненужность и фатальность этой войны. Разумеется, ненужность для японцев… — уточняю я сей скользкий момент.

— Можете привести пример? Из… — запинается на полуслове.

Да что ж ты будешь делать-то, а?!. Николай Петрович, ты либо верь, что я приплыл к тебе, аки ангел, из будущего… Либо сворачивай всю эту шарманку и действуй сам! Отошли меня обратно к Рожественскому и Куропаткиной да организовывай наступление с миром, самостоятельно. Надоело уже….

Впрочем, сдерживаюсь.

— …Будущего? — все же нахожу в себе силы улыбнуться в ответ. — Легко.

В голове тут же всплывают строки: «…Ахтунг, ахтунг! Доблестные солдаты и командиры Красной армии! Великая Германия ведет победоносное наступление… Уничтожено советских танков — столько-то, самолетов — столько-то…» Немного подправить стилистику, расписать японские потери, преувеличив статистику раза в два… Добавить эскадру, стоящую во Владике, напомнить о ранении адмирала Того… И смело можно забрасывать японцам. За неимением авиации, пользуясь попутным ветром, допустим.

После того как я заканчиваю говорить, генерал еще долго и усердно что-то пишет в тетради, часто обмакивая перо в чернильницу.

— Это не все, ваше превосходительство.

— Что еще? — Линевич подслеповато щурится на свет, отвлекаясь от записей.

— Необходима песня… Хорошая и объединяющая. Вы ее уже знаете наверняка, Николай Петрович. А вот солдаты, массово — вряд ли.

— Что-то готовы предложить? Что за песня?

— Так точно, ваше превосходительство. О подвиге «Варяга». Слышали уже?

Хмурит брови, усиленно вспоминая. В итоге беспомощно разводит руками:

— Память… Напоете?

— Попробую!

Несколько минут я старательно выпеваю известные слова, знакомые с детского садика. Картина маслом, кто бы видел: штабной вагон Маньчжурской армии, ночь, поручик адмиралтейства торжественно исполняет вытаращившемуся на него главнокомандующему песню о подвиге русских моряков.

Записав наконец последние строчки и отложив в сторону прибор, генерал неожиданно жмет кнопку звонка:

— Андрей Сергеевич, голубчик…

Неслышно возникший из-за моей спины молодцеватый адъютант весь превращается в слух.

— …Подготовьте приказ…

Адъютант каким-то невероятным образом из абсолютного осязания немедленно мутирует в блокнот с карандашом.

— …Главному интенданту, Губеру Константину Петровичу. О выделении в срочном порядке необходимых денежных средств для привлечения на передовые позиции театральных трупп из городов Дальнего Востока… — Потирая виски, Линевич вглядывается в записи. — Тоже в срочном порядке. Сроку ему даю — три дня.

Краем глаза замечаю, как у письменной принадлежности в фуражке начинает отвисать челюсть.

— Второе. Ему же, Константину Петровичу… Изыскать средства для отпечатывания в типографиях Харбина трехсот… — На секунду генерал задумывается, забавно хмуря брови. Отчего его казачье лицо приобретает черты гнома Гимли из «Властелина колец». — Нет, четырехсот тысяч листовок на языке японской письменности. А также… Отпечатать тиражом в сто тысяч вот эти вот стихи, — передает адъютанту листок со словами песни.

Напрягаю слух, чтобы не пропустить удара падающей на пол челюсти. Смотреть на адъютанта просто боюсь — еще заржу ненароком… Будет совсем не к месту!

Тем не менее парень молодец — пока вполне держится.

— Дальше… Отправить в типографию вот этот образец с нарочным… — Линевич подает вконец ошалелому офицеру образчик вражеской пропаганды. — Что, не видали? — ехидно интересуется Гимли у выкатившего глаза адъютанта. — Впитывайте, господин штабс-капитан. Что с вами враг собирается сотворить… Отправлю вот на фронт, супостата вразумлять…

Держаться, как говорится, нету больше сил. И я тихонько фыркаю в ворот кителя.

Лицо генерала вновь становится серьезным.

— Лично же вам, Андрей Сергеевич… — Линевич устало глядит на помощника. — К завтрашнему обеду подготовить статистику японских трофеев и отыскать хорошего художника. Свободны, и… Разбудите в шесть!

Мне почему-то становится совсем жалко этого бойкого, делового старичка. В годах, конец седьмого десятка… Тебе бы, Николай Петрович, капусту с луком выращивать где-нибудь на полях Запорожья да радоваться ясну солнышку с каждым собранным урожаем. Ведь и жить тебе осталось всего ничего, насколько помню… Однако судьбе было угодно сделать тебя одним из самых вменяемых генералов русско-японской, поставив на острие событий. А тут я еще со своим попаданием. Придуманным наступлением, которого не было, тачанками, клиньями Шавгулидзе да агитпропом… Эх!