Тайны магического следствия - Дмитрий Дашко Страница 25

Механик проверил работу двигателя, залил полный бак горючки, и я выехал со стоянки прямиком на широкий проспект. Час пик миновал, движение было свободным. Пробки — проклятие любого мегаполиса — начнутся гораздо позже. Я рассчитывал расправиться с основными делами до этого времени.

В любом расследовании нужна точка опоры, что-то, пусть даже призрачное, за что можно ухватиться. Единственной гипотетической «точкой» была только Жасмин Корнблат, теперь уже де-факто моя клиентка. Ее-то я и собирался навестить, неторопливо катясь со скоростью сорок миль в час.

По обочинам дорог стояли плакаты, призывавшие пить газировку определенной марки, носить вещи от таких-то кутюр, принимать участие в распродажах и покупать товары со скидкой чуть ли не в сто процентов. А коль скоро предстояли выборы, не обошлось и без традиционной агитации.

Мужественные мужчины с волевыми подбородками обещали вести страну к экономическому процветанию, решить экологические проблемы, искоренить коррупцию, снизить налоги и повысить зарплаты. Интересно, помнит ли хоть кто-то из них о своих словах на следующий день после выборов? Или память у них становится как у аквариумной рыбки?

Городская тюрьма волей случая находилась не на рабочей окраине, а почти в самом центре города, в его сердце, как образно говорят поэты. Внушительное строение из красного кирпича бросалось в глаза многочисленным туристам, катающимся на речных трамвайчиках, поскольку располагалось неподалеку от реки.

Высокие стены были увенчаны «путанкой» из колючей проволоки, окна «задрапированы» металлическими решетками, на вышках часовые с металлическим взглядом холодных глаз.

Где-то там, в корпусе, используемом как временный изолятор, держали ту, кто мне нужна: я ехал, чтобы посетить Жасмин Корнблат, пусть адвокат Гаррис и сказал, что у девчонки нечто вроде амнезии.

Парень я привычный, но все равно всеми фибрами души ненавижу характерную для гигантской тюрьмы, вроде городской, ауру. Даже охранникам, а я знаю многих парней, тут неуютно. К этому невозможно привыкнуть, с тюрьмой невозможно сродниться. Воздух буквально пропитан миазмами, сыростью, запахом пота и человеческих испражнений. От реки вечно несет чем-то гнилым, а от труб нескольких фабрик, расположенных поблизости, тянет смрадом и копотью. Но не в этом ужасном амбре главная проблема!

Когда столетиями в этих стенах наряду с законом правит бал произвол, когда калечатся тысячи судеб, когда по брусчатке двора стучат тяжелые башмаки арестантов, у которых список грехов толще, чем книга Страшного суда… Все это невольно оставляет невидимый отпечаток, въедается в каждое строение, накапливается и… наверное, когда-нибудь накопится критическая масса и вся эта мерзость рванет за пределы тюрьмы. Хочется верить в одно: когда это случится, я буду далеко, в безопасном месте.

Но пока городу нужна тюрьма, а тюрьме нужен город. Они связаны воедино, и нет силы, способной разорвать эту связь.

Чтобы проехать внутрь, пришлось потратить с полчаса драгоценного времени. В новой ипостаси для хранителей тюрьмы я был никем, безвестным выскочкой. У меня не стало полицейского удостоверения, волшебной палочки, взмах которой открывал и не такие двери.

Однако авторитет Гарриса все же взял свое. Огромная дверь, будто набранная из стальных планок, медленно поползла, открывая дорогу.

Я показал документы уже, наверное, в десятый раз и вот наконец был удостоен высочайшей чести лицезреть начальника тюрьмы. От него зависело, увижу ли я сегодня Жасмин Корнблат или нет.

Начальник сидел в своем кабинете и пил воду из кулера. Ему было за пятьдесят, его густые вьющиеся волосы окрасились сединой и он больше походил на политика или священника, чем на хозяина самой большой городской клоаки. Я знал, за ним давно закрепилось шуточное прозвище Проповедник. Не хватало разве что черного сюртука или сутаны.

Я выложил перед начальником все бумаги, подготовленные предусмотрительным Гаррисом, но Проповедник и глазом не повел. Его интересовала только одна вещь на свете: содержимое пластикового стаканчика в руках. Меня он не видел, просто не замечал, будто я какой-то призрак. И такое могло длиться часами.

Я поерзал на стуле и слегка кашлянул, давая понять, что вполне материален и заслуживаю хотя бы снисходительного взгляда.

Проповедник допил воду, скомкал стаканчик и бросил его в мусорную корзину, будто баскетбольный мяч.

— А вы меткий, сэр, — уважительно произнес я, понаблюдав за полетом.

Но комплимент пропал впустую. Начальник тюрьмы покрутил пальцами, пощелкал пальцами, зачем-то почесал шевелюру, отливающую благородной сединой.

— Сэр, — снова напомнил я о себе.

— Значит, ты бывший коп, а теперь на побегушках у этой крысы Гарриса, — вдруг произнес Проповедник.

— Вроде того. Второй день как работаю, — откликнулся я.

— И что тебе нужно? — спросил он, будто я не клал ему на стол письменной просьбы.

— Сущая малость — встреча с Жасмин Корнблат, она подозреваемая в…

— Я знаю, в чем ее подозревают, — прервал Проповедник. — Скажи, Дональд, ты серьезно веришь в ее невиновность?

— Простите, сэр, я не играю в «верю не верю», я пытаюсь установить истину.

— Брось, Дональд! Ты пашешь на Гарриса. Эту крысу интересует не истина, а хруст денег. О чем тогда может идти речь?

— Сэр, я сказал все как есть и не прошу о многом. Позвольте мне увидеть клиентку.

— Жасмин Корнблат — тупая сучка. Похотливая и безбашенная. Я не понимаю ее мужа, с какой стати он бросился ее защищать! Она пустилась во все тяжкие, хотела изменить ему. По-моему, для любого нормального мужчины все очевидно. Проще дать ей пинка под задницу и забыть.

Я привстал со стула:

— Сэр, я обязательно передам ваши слова мистеру Корнблату, но прошу отметить, что меня не касаются коллизии их семейных отношений. Это личное дело семьи. Я не газета, чтобы их осуждать. Меня интересуют только факты. Давайте определимся: могу ли я увидеть миссис Корнблат?

Начальник посмотрел на меня взглядом, с которым когда-то святые отцы — инквизиторы отправляли своих жертв на костер.

— Хорошо, Дональд. У тебя будет целый час. Этого сполна хватит и тебе, и ей, чтобы кончить.

— Спасибо, сэр. Вы, как никогда, любезны, — сказал я, проглатывая горечь от его мерзкой шутки.

А может, он окончательно сбрендил, решив, что я и впрямь приехал сюда, чтобы потрахаться с Жасмин?

Здешняя аура и впрямь подвигает на чудовищные мысли и поступки.