Люди желтых плащей - Максим Марух Страница 25

Ева у меня за спиной, поэтому он целится скорее в меня, чем в неё. Находиться на линии огня сразу двух дул – ощущение не из приятных. Да что там, я вот-вот наложу в штаны…

– Слышь, завязывай, – Арт дёргает цевьём дробовика: «щёлк-щёлк».

Сон в руку.

– Сам завязывай, белобрысый, – произносит ещё один девичий голос.

Лилит. Мне не надо поворачиваться, я и так знаю, что второй из украденных «ИЖ-ей» направлен на моего друга. Чертовка дождалась, пока Арт возьмёт на прицел Еву, и только потом обнаружила себя.

Женя приставным шагом меняет диспозицию и берёт на мушку Лилит.

Теперь у нас самая настоящая мексиканская ничья.

07:10

Стоим и целимся друг в друга – пять человек посреди оккупированного кровожадными монстрами города. Лучшей иллюстрации никчёмности человеческой натуры просто не найти.

– Мы только возьмём пару ваших ружей и немного патронов, – говорит Ева. Она вытравила из голоса приветливые нотки, но ему по-прежнему не хватает жёсткости. – Вам всё равно столько много не надо. Будем считать это платой за ночлег.

– Слышь, мы сами решим, сколько нам надо, а сколько нет, – произносит Арт. – Убери ружьё и давай нормально поговорим.

– Мы с тобой вчера наговорились, дружок. Языком чесать ты мастак.

Даже периферическим зрением вижу, как краснеет лицо Арта.

– Я тебя сейчас грохну, убери пушку! – скалит зубы Женя.

Он всегда так делает, когда хочет нагнать страху на оппонента, но сейчас его попытки больше похожи на струю зловонного секрета из-под хвоста скунса. Капюшон кобры исчез. Он защищается, а не нападает.

– А я грохну твоего братика, – парирует Ева. – Так что сам убери.

Её голос дрожит, и я понимаю, что она напугана не меньше нашего, если не больше. И, тем не менее, идёт до конца. Как бы парадоксально это ни звучало, но у девочки есть яйца.

– Ты хоть стрелять умеешь? – подаю голос я, стараясь не выдавать страха, сковавшего язык.

– Мой батяня заядлый охотник, я разве не говорила? Берёт меня с собой в степь с семи лет. Так что давайте лучше договоримся.

Торопит события. Первый признак неуверенности.

– А пушку заряжать научил? У тебя в ружье-то патроны есть?

– Потрынди ещё чуток, и сам узнаешь.

– Какими заряжала? – захожу с другого бока. – Тридцать шестыми?

– Двенадцатыми. Тридцать шестыми только мух сбивать.

– Двенадцатые, это такие золотистые?

– Нет, такие синие. Золотистые – это двадцать четвертые. Хорошь меня проверять? Сказала умею, значит умею! Давайте лучше к делу!

Последняя фраза звенит на высокой ноте, почти истерично. Ружьё между моими лопатками ходит ходуном, выдавая дрожь в руках своей владелицы. Надо дожать.

– Это вы решайте. Нас всё равно на одного больше.

– ПЕРЕСТАНЬ ЦЕЛИТЬСЯ В МОЕГО БРАТА, ТУПАЯ СУКА! – вопит Женя, и я чувствую, как Ева вздрагивает.

Уловив это, Арт подхватывает:

– Если ты выстрелишь, я убью тебя. Мелкая убьёт меня. А Женя убьёт её! Ты чо, до трёх считать не умеешь?

– А потом я вернусь домой и грохну твою подружку, – наконец, раскрывает свой «кобриный» капюшон Женя. – Только не быстро…

– Медленно, – говорю я со всей уверенностью, на которую сейчас способен. – Он будет убивать её очень медленно.

Пауза. Только треск пожара вдалеке.

Потом…

– Обещайте, что возьмёте нас с собой.

07:15

– Хорошо, – отвечаю без раздумий, – обещаю.

Слишком быстро согласился. Пожалуй, следовало выдержать паузу.

В голосе Евы сомнение:

– Ты отвечаешь за свои слова?

Как сказал один хороший писатель: слова – ветер.

– Отвечаю.

Она не так глупа, чтобы положиться на мою честность или, смешно сказать, совесть. Понятие совести придумали люди, в естественной природе оно не встречается. Теперь же, когда мы вернулись к истокам, принятые обществом искусственные модели нравственного поведения обречены на исчезновение. Что касается порядочности, она и в былом мире стоила не дороже конского яблока, а сейчас и того дешевле.

Но у Евы нет другого выхода. Всё, что ей остаётся – уповать на те крохи этического воспитания, что ещё остались в нас от родителей.

Прикинув в уме удовлетворительность ответа, она, наконец, вытаскивает ствол из моего позвоночника.

– Опусти оружие, Лилит.

– Не, не опущу. Ты чо, Ев, они же нас кинут!

– Опусти оружие, я сказала! – рявкает Ева так, что я вздрагиваю.

Недовольно ворча, Лилит повинуется.

Поворачиваюсь и, наконец, вижу лицо Евы. Лоб бледный, на щеках нездоровый румянец, обтянутая синим свитером грудь вздымается и опадает от возбуждённого дыхания.

Забираю у неё ружьё. Арт обезоруживает Лилит. В глазах Евы стоят слёзы, но она не позволит им выкатиться из глаз. Почему-то я в этом уверен.

– Ты ведь не сдержишь обещание… – обескровленными губами произносит она.

Уйти от ответа мне помогает тот, кого я меньше всего ожидал сейчас услышать.

07:19

Рация в моем кармане издаёт хриплый вздох, и сквозь треск помех я слышу голос Михася:

– Макс… Макс, приём…

Сигнал слабый, прерывистый, но в наступившей тишине мы хорошо различаем то, что доносится до нас из динамика:

– Макс… приём… вы где…

Вытаскиваю рацию из кармана и прижимаю к губам:

– Михась, это Макс, приём! Мы на Таганрогской! Вы где?

На заднем плане слышится монотонный гул, который я идентифицирую, как звук работающего мотора. Стало быть, они едут.

– Макс! Ждите… ждите нас… мы к вам… – голос Михася вибрирует. То ли от плохого сигнала, то ли от волнения.

– Мы можем выехать к вам навстречу! Приём, Михась! Ты слышишь меня?

Шум, треск, ничего не разобрать. Потом:

– Нет! Нет! Ждите нас там…

Снова треск, визг покрышек и чья-то витиеватая ругань.

– Что там у вас происходит?

– Приготовьтесь и ждите нас… – хрипит Михась. – Мы… скоро…

Моё сердце начинает биться чаще.

– Что значит приготовьтесь? Поясни.

Из рации доносится тяжёлый удар, сопровождаемый скрежетом металла, визг тормозов и человеческий мат.

– Ждите нас!.. – кричит Михась, и теперь я могу распознать в его голосе то, что раньше принимал за помехи. Это паника. – …Мы не… ах, ты ж! НАЛЕВО, ВАНО, НАЛЕВО!..