Корректировщики - Светлана Прокопчик Страница 25

— Валидольчику? — сочувственно подсказала Валерия.

— В задницу, — бросил Павел.

— Валидол — в задницу?! — она откровенно расхохоталась.

Он опомнился. Встал, решительно направился к двери.

— Ты куда?

— Забирать документы. Я тоже перевожусь в эту, как ее… Академию Внеземелья. Мне все равно надо ноги уносить. А там, как ты говоришь, интересно. Мне тоже всегда в Космос хотелось.

Валерия посерьезнела:

— Погоди. Присядь. И успокойся. Я уже заказала тебе билет до Улан-Удэ. Ночной рейс послезавтра, часа в два старт, что ли… И договорилась, чтоб тебя перевели в Академию на тот же факультет, что и Олю.

Павел рухнул обратно:

— Лерка, ты чудо…

— Не чудо, а просто знаю, чего хочу и как этого добиться. А теперь слушай меня внимательно. Олю там не ищи специально и за ней не бегай. Она девка с причудами, не так поймет. Выжди годик… Что ты на меня так уставился? Она тебе нужна или нет?

— А если она сама?

— Вот если сама — другое дело. Только ты уж убедись сначала, что никто из ее тамошних подружек не помог этому “сама”. И еще. Твоя задача — защищать ее. Больше морально, чем физически.

Нет, все-таки он не был бесчувственным чурбаном, как показалось Валерии вчера — когда она услышала, что он занимается сексом с Соколовой. Потому что сейчас уловил нотки тревоги, весь подобрался, подался вперед, глаза из серебряных стали прозрачно-зелеными…

— Я не могу ничего тебе рассказать. Просто вполне возможно, что ее начнут травить. Проследи там, ладно?

Павел самоуверенно ухмыльнулся:

— Давай билет и тамошний адрес, куда обращаться. А то еще передумаешь…

Когда окрыленный Павел унесся, Валерия заперла дверь, села на его место. Обняла большую плюшевую собаку, уткнулась подбородком в теплый игрушечный лоб. Чудо… “Не чудо я, — грустно думала Валерия, — а вербовщик из Службы. Пусть даже в моем удостоверении и написано ни к чему не обязывающее слово “наблюдатель”, все равно я вербовщик. И останусь им, потому что лучше быть вербовщиком, чем узнавать о чьей-то гибели и запоздало рвать на себе волосы”.

* * *

16 октября 2082 года, пятница

Московье

Моравлин проснулся глубокой ночью, проснулся ни от чего, резко распахнул глаза, уставившись в темноту. Сердце билось отчаянно быстро, как после внезапного испуга или быстрого бега. А перед глазами застыла картина: зеркало в ванной треснуло наискосок. И в каждой половине были свои отражения. В правом нижнем углу, где стекло было чистым и ясным, он успел узнать себя, жену, Звонкова. В левом верхнем, посеревшем и мутном, были очень знакомые лица, но мелькали так быстро, что он успел узнать только одно. Своего сына. А концовка была еще кошмарней: в зеркале отразилась верхняя половина женского лица, и трещина прошла точно между глаз, расширенных от боли.

Нехороший сон. Будучи прогнозистом, Моравлин в дурные приметы не верил: примета это факт, а факт не может быть плохим или хорошим, таким может быть толкование. Как истолковать сон, он понимал. Трещина — граница. Он оказался с сыном по разные стороны какой-то границы. Ничего особенного, пророческого тут не было: он пять лет знал, что они по разные стороны. Один человек, другой корректировщик. Про женщину Моравлин не понял, может, потому, что это лицо было абсолютно незнакомым.

Тряхнув головой, осторожно вылез из-под одеяла. На цыпочках, чтоб не разбудить жену, прокрался на кухню, налил стакан воды. Выпил половину. Потом зачем-то заглянул в ванную. Включил свет, распахнул дверь… И почувствовал, как режущей болью зашлось сердце.

Зеркало треснуло по диагонали.