Злая ласка звездной руки - Сергей Синякин Страница 25

в которой решается судьба Иксуса Креста, а также размышляете» о роли личности в истории

Снаружи стояла жара, а в мавзолее у колдуна и прорицателя Мардука было прохладно. Ну, газом немного пахло, с этим недостатком было легко примириться. Зато голубоватые факелы освещали каменные внутренности мавзолея. Стол гостеприимный хозяин накрыл, причем накрыл он его по вкусам самого дорогого гостя, каковым, без сомнения, являлся прокуратор Иудеи Понтий Пилат, в прежней жизни — милицейский начальник Федор Борисович Дыряев, который восседал на неудобной твердой скамье с достоинством римского всадника — по-хозяйски. Впрочем, милицейским чинам это тоже свойственно, они в любом месте, кроме кабинета своего непосредственного начальника, чувствуют себя как дома.

— Юпитер возьми, как я устал! — покачивая бритой загорелой и оттого похожей на череп головой, сказал прокуратор. — Второй раз пытаюсь доработать до пенсии и чувствую, что мне это вряд ли удастся. В Бузулуцке совсем уж было собрался, так нет, эти римляне как снег на голову свалились. Думал, в Иудее порулю немного и в благословенные Альпы подамся. И климат там неплохой, и народ приветливый! Но разве что-нибудь задуманное получается? Теперь этого идиота принесло, думай, что с ним делать. Ну, вещал бы где-нибудь в пустыне, где эти проповеди всерьез бы не приняли! Или выбрал бы племя и принялся бы его по пескам водить. Как раз бы ему до конца жизни хватило. Нет, приперся в Иерусалим, фарисеев разозлил, саддукеев обидел, ессеев напрасно обнадежил!

Колдун и пророк Мардук развлекался, метко кидая абрикосовые и персиковые косточки в череп быка-примигениуса, который он случайно нашел в пустыне и приволок в жилище. Косточки звонко отлетали в стороны от полированного песками крепкого лба.

Услышав патетические восклицания прокуратора, колдун отвлекся.

— А мне плевать! — заявил он. — Драхмы с сестерциями капают, газа хватает, вино со жратвой корзинами приносят… Прокрутимся!

— А вот сдам тебя Синедриону, — злорадно пробормотал прокуратор. — Посмотрим тогда, как ты под камнями крутиться станешь!

— Не сдашь, — беззаботно махнул рукой колдун. — Тебе, Федор Борисович, тоже живые сестерции нужны! Ты же золотого тельца закалывать не станешь!

Уязвленный прокуратор хотел что-то сказать, но в разговор вмешался караванщик Софоний.

Оставив обычное спокойствие, караванщик взволнованно жестикулировал.

— Надо вопрос решать в принципе, — сказал он. — С одной стороны, негоже товарища в беде бросать. Не по-казачьему это дело выходит. А с другой — у нас философская проблема вырисовывается. Кто мы такие, чтобы человечество христианства лишать? И как отсутствие христианства повлияет на судьбу мира? Шутка ли, мужики, треть людей на Земле нашему товарищу поклоняться станут! Треть, прикиньте! Да и мусульманам не у кого будет своего Иссу содрать. А это уже больше чем две трети! Нет, книжник прав, тут треба в корень проблемы смотреть. Нет Митрофана Николаевича на кресте, вся человеческая история изменится. Крестовых походов не будет, Варфоломеевская ночь спокойно пройдет, но это ещё половина беды, с этим смириться можно. Так ведь шире смотреть надо. Кампанелла свой «Город Солнца» не придумает, Маркс с Энгельсом «Манифест коммунистической партии» не напишут, революции не произойдет!

— А вот это, может, и к лучшему, — развязно сказал Мардук, наливая себе вина из тонкогорлого пифоса. — Тридцать седьмого года не будет, в гражданскую моего дедушку буденновец не зарубит!

— Молчи, ренегат! — Скулы на лице прокуратора окаменели. — Знаем мы твоего дедушку, он в зеленых был, Царицынскую мануфактуру с атаманом Кудряшом грабил! Его, если хочешь знать, все равно бы зарубили — не красные, так белые. Мотался твой дедушка, как навоз в проруби, все выгоду искал!

Софоний встал.

— Ошибся прокуратор. Дед халдейского мага Мардука не с атаманом Кудряшом мануфактуру грабил, а после атамана, когда её власти Царицына заново отстроили.

— Да не о том вы, казачки, гуторите, — с досадой сказал он. — Белые, красные, зеленые… Тут речь идет о том, что с нашим Первым делать. В беде бросать — подлое дело, от креста спасать — чревато историческими неприятностями. Вот об чем думать надо, казачки! А вы опять политические споры затеваете!

— Тебе-то какая беда, станут французы друг друга резать или к согласию придут, — усмехнулся Мардук. — В твоем казачьем роду сроду ни одного француза не было!

Смуглое загорелое лицо караванщика смущенно потемнело.

— По батяне — да, — сказал он. — А вот с материнской стороны, тут такое дело, если бы Варфоломеевской ночи не случилось, не пришлось бы гасконскому дворянину де Фолту в Россию перебираться да с нашей прапрабабкой амуры плести. Вы вот что подумайте: не случись всех этих пертурбаций навроде всеобщего крещения, может, наши предки и не встретились бы никогда, отцы и деды бы не родились, а через них и мы на свет не появились бы. Вот об чем думать надо, казачки! Вот об чем надо мыслю напрягать!

Присутствующие подавленно замолчали.

Колдун и прорицатель Мардук, ещё не забывший, что когда-то раньше он был магом Онгорой, а ещё раньше — простым советским гражданином Андреем Васильевичем Ухваткиным, прошелся по залу и склонился, присоединяя тоненькие проводки магнитофона к самодельной батарее. И вот уже под каменными сводами послышался голос незабвенного Розенбаума:

Под ольхой задремал есаул молоденький,

Преклонил голову к доброму седлу.

Не буди казака, ваше благородие,

Он в окне видит дом, мамку да ветлу.

— Бред! — сказал прокуратор, подпирая сильной полной рукой не менее полную щеку. — Спектакль, и я в нем римлянина играю! Проснуться бы, мужики!

— Проснешься, — мрачно пообещал Софоний. — Откроешь глаза, а гроза снова принесла со Средиземного моря прохладу, в беседке твой верный стукач Афраний со свежей информацией отирается, Вителий очередной приказ прислал…

А песня все набирала обороты. Умел этот негодяй, питерский бард Розенбаум, дергать чувствительные казачьи струнки, умел и дергал за них, подлец!

Не буди, атаман, есаула верного,

Он от смерти тебя спас в лихом бою

Да ещё сотню раз сбережет, наверное,

Не буди, атаман, ты судьбу свою…

— Выключи! — неожиданно зло потребовал прокуратор и даже хлопнул ладонью по столу. — Выключи, и так уже всю душу наизнанку вывернуло!

Мардук пожал плечами и тронул белый сенсор магнитофона. Под каменными сводами воцарилась мрачная гнетущая тишина.

— Уж лучше бы мы все тогда в пустыне полегли, — сказал прокуратор. — Когда на караван кинулись. Хоть не среди ковыля да полыни, а все-таки с честью б легли!

— И то верно, — сказал Мардук, хмуро посмотрев на край стола, за которым сиротливо съежился Гладышев. — Картишки раскидывали вместе, а выигрыш один сгреб!