Мертвый свет - Эл Лекс Страница 25

Кроме имени и статуса, я от Вамая так ничего толком и не добился. На мою фразу о том, что я заражен и пришел сюда в поисках лекарства, он отреагировал примерно так же, как если бы я сказал, что завтра будет дождь. То есть, никак.

Впрочем, в данной ситуации отсутствие реакции — не самый плохой результат, ведь он мог отреагировать уже известным способом — попытаться меня убить. Или позвать тех, кто попытается. Или сделать что-то еще, итогом чего станет мое устранение из мира живых. Но Вамай не сделал ничего из этого. Вместо этого он просто представился и предложил мне провести экскурсию по общине казадоров.

Ну, как сказать «предложил»… Он просто сказал это и вышел из комнаты раньше, чем я успел переварить услышанное. Пришлось срочно дошнуровывать ботинки и двигаться за ним. Он пока что казался единственным человеком способны ответить хотя бы на часть моих вопросов, а, значит, из виду упускать его опасно. Кто знает — вдруг кто-то другой, к кому я обращусь за ответами, окажется не столь лоялен ко мне?

За комнатой, в которой я лежал, находилась еще одна, похожая на кухню. То есть, даже не похожая, а натуральная кухня, только категорически непривычного вида, из-за чего я ее не признал. Не было здесь привычного холодильника, не было кухонного гарнитура, который присутствовал даже в «Зефире», хоть и в урезанном виде. Вместо полноценной плиты здесь стояла небольшая газовая плитка на две конфорки, подключенная к газовому баллону, стол вовсе был только один, и, судя по его виду, он использовался одновременно и как основной рабочий и как основной обеденный. Прямо в столешницу был воткнут грубый нож с треснувшей рукоятью, а рядом с ним лежала деревянная, потемневшая от времени, доска, на которой, завернутая в бумага, лежала пышная буханка белого хлеба. Несколько отрезанных от нее ломтей лежал рядом, накрытые сверху толстыми пластами темного мяса и ярко-желтого сыра. Все это, вместе с подвешенными на крючья прямо к потолку здоровенными ногами какого-то зверя, источало такой умопомрачительный аромат, что у меня на секунду потемнело в глазах. Только сейчас я понял, насколько я голоден — словно и в самом деле прошло несколько суток с тех пор, как я потерял сознание. До этого момента головокружение и туман в башке не давали мне это ощутить в полной мере, но сейчас они отступили и я в полной мере ощутил, что желудок у меня натурально присох к хребту.

— Вот и ты. — непонятно для кого констатировал Вамай, вытирающий большой блестящий нож полотенцем. — Бери, и идем.

Он кивнул на бутерброды, ножом же указал на небольшой глиняный кувшинчик (не удивлюсь, если ручной лепки), после чего ловким движением перевернул нож в руке обратным хватом и вогнал его в доски стола, рядом с предыдущим.

Секунду подумав, я решил, что конкретно сейчас есть хочется больше, чем узнавать ответы на вопросы. Последнее никуда не убежит, а от голода я натурально рискую скоро склеить ласты… По крайней мере, ощущение именно такое.

Как взять в две руки три предмета я так и не придумал, поэтому, плюнув на все, сложил бутерброды друг на друга, а крынку (язык не поворачивается назвать этот кувшинчик без ручки как-то иначе) взял в свободную руку. Вамай удовлетворенно кивнул, словно я только что на его глазах прошел тест на идиота, и вышел за дверь.

Двери тут были под стать всему остальному — деревянные, самодельные, собранные из досок, перебитых поперек дополнительными распорками. Дверь больше всего походила на вход в деревенский сортир и явно не несла никакой защитной функции — разве что от ветра и осадков. Я бы такую выбил даже не ногой — чихом. Видимо, среди казадоров практиковались те двери, которые от честных людей, а не такие, как в Городе — что даже с энкодером не за всякую попадешь.

Приблизившись к носу, двойной бутерброд в руке стал пахнуть так одурительно, что я чуть снова не потерял сознание и поспешил откусить кусок, чтобы этого не произошло. В крынке оказалось молоко, и поначалу я опешил с этого — уже лет двадцать использовал его только как добавку в омлет или в блинное тесто, — но, стоило лишь попробовать, и я чуть снова не лишился чувств. Это оказалось даже близко не то, что продавали в пластиковых бутылках в супермаркетах, это оказалось плотное, густое, как слегка разбавленная сметана, и очень вкусное молоко. Хотя в моем состоянии мне, наверное, все что угодно показалось бы вкусным, поэтому на этом аспекте я особо не сосредотачивался. Я просто жевал двойной бутерброд и запивал его молоком, паралелльно пытаясь услышать все, что говорит Вамай и увидеть все, что он показывает.