Апостолы - Наталья Точильникова Страница 25

Копье кровоточило…

Гул прекратился, но ничего не произошло. Эммануил обернулся к нам.

— Я Господь. Если я не хочу, чтобы пошла ядерная реакция — она не пойдет.

Мы вышли из палатки под вечернее небо в ярком пламени заката. На поля и виноградники уже опускался туман. Неразорвавшиеся бомбы лежали чуть в стороне от палаток, и мы рассмотрели их в вечерних сумерках. Мертвые рыбы, всплывшие на поверхность, они так странно смотрелись под созревшими гроздями мелкого винного винограда, среди сломанных лоз.

— Эй, ребята, не увлекайтесь! — крикнул нам Господь. — Они все-таки фонят. Мы сворачиваем лагерь.

Войска Европейского Союза стояли километрах в десяти, от того места, где был наш лагерь. И здесь почти повторилась немецкая история.

Когда мы подъехали достаточно близко, Эммануил спрыгнул на землю и пошел к войску противника, приказав своей армии оставаться на месте. Только мы получили право сопровождать его. И на нас уставились дула пушек и автоматов.

— Неужели вы будете стрелять в своего Господа? Неужели вы думаете, что ракетами с ядерными боеголовками можно победить того, кто создал этот мир? Ракеты полетят туда, куда захочу я, а не ваши компьютеры, и, если я решу, что урану не должно делиться, он не разделится. Посмотрите на ваши ракеты. Они целыми лежат на земле, никому не причиняя вреда.

Опять этот голос, широко разносящийся над долиной. Я подавил в себе желание пасть на колени. Наверное, мы не должны были этого делать.

Вражеское войско становилось все ближе. Мы шли на ряды танков. И, хотя я знал, что с нами ничего не случится, ступал все неувереннее. Наконец, верно, какому-то генералу удалось заставить солдат стрелять. Прозвучал залп, и снаряды полетели в небо, огибая нас. Эммануил поднял голову и посмотрел вверх, где высоко над нами рвались снаряды, и улыбнулся, словно салюту, устроенному в его честь. Осколки упали в долину, далеко от нас, лишь потревожив белое одеяло вечернего тумана, лежащего между холмами. Это была даже не попытка обороняться — всего лишь истеричный крик испуганных людей, бессмысленный и бессильный.

Господь махнул нам рукой, и мы продолжили путь.

— Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас, — произнес он. — Пусть это будет последний выстрел в вашего Господа.

Больше никто не осмелился стрелять. А ночью происходила массовая присяга, такая же, как в Германии. После этого к Господу подошел какой-то офицер и долго разговаривал с ним. Я видел, как в конце беседы он преклонил колени, и Эммануил положил руку ему на голову, потом помог встать, взял за руку и подвел к нам.

— Это Том Фейслесс, американец и генерал, который приказал стрелять. Теперь он будет одним из вас.

На следующий день Матвей был выгнан в Голландию. А мы отправились дальше, и пятого сентября были в Лионе, а шестого — в Тулузе. И с нами была армия, выросшая, как снежный ком со времен Австрии, пополняемая в каждом захваченном городе, огромная и многоязычная. Мы ехали по тулузским улицам, мимо домов из розового кирпича, не встречая никакого сопротивления. И это уже стало закономерностью. Люди поняли всю бессмысленность борьбы.

— Марк, ты сможешь найти тот пиренейский замок? — спросил Эммануил, когда мы входили в город.

— Постараюсь.

Утром, седьмого сентября, три боевых вертолета вылетели с аэродрома Тулузы и направились на юго-восток Пиренеев. Я сидел рядом с Эммануилом, Марк — по другую сторону. Он показывал дорогу.

С погодой не повезло. В долинах лежал туман, и серые облака скрывали вершины. Мы без толку кружили от Фуа до Мон-Луи несколько часов, пока наконец не выглянуло солнце. Марк, который уже было потерял самообладание, несколько приободрился и стал давать четкие указания.

Несколько раз мы ошибались. Романский замок здесь не диковинка. Мы снижались, осматривали подозрительное строение, и Марк отрицательно качал головой.

— Не он.

Погода снова испортилась, хотя и не так фатально. Над нами снова нависло серое небо.