Фатальное колесо. Шестое чувство - Виктор Сиголаев Страница 25

– Вам ментам… милиционерам – только дай кого-нибудь посадить!

– Я уже не мент.

– Фу! Какое грубое слово. Давно замечаю – неделикатный ты человек.

Он не ответил.

С невиданной скоростью добрались до Центрального рынка, но пересекать его почему-то не стали, как ожидалось; Аниськин внезапно свернул направо, в гору.

– Надо кое-что проверить, – буркнул он в ответ на мой недоуменный взгляд.

На подъеме справа тянулась оборонительная стена седьмого бастиона с бойницами для стрельбы. Я невольно загляделся: древнему укреплению навскидку – века так полтора, если мне память не изменяет, а блоки, вытесанные из крымбальского известняка, подогнаны друг к другу так точно, что до сих пор держатся без раствора. Умели же строить! Стена плавно без уступов повторяет крутой рельеф подъема, амбразур – штук сорок: через каждые пять метров, а смотрятся – как по линеечке.

По ниточке! Всегда восхищался.

И… что-то там Аниськин про другой бастион говорил, про шестой, кажется…

– А что ты проверить хочешь? – без обиняков спросил я его в лоб без надежды на ответ.

Ответил все же:

– Да странный адрес у этого Кролика: десятый дом на Шестой бастионной. Вообще-то мы смотрели на карте – нет там никакого жилья! Кругом склады ВМФ, подсобки разные, казарма разбитая за забором. Я там даже как-то бывал один раз наскоком – типичная свалка радиобарахла. Где там можно жить? В первую оборону там было самое серьезное в городе укрепсооружение. Вон та стенка справа была соединительной между седьмым и шестым бастионами.

– Да ты историк, Аниськин. Краевед. Превед, краевед!

– Бредишь, что ли?.. Просто хочу от этой стены пройти до адреса, может, какие жилые дома сейчас обнаружатся на месте старых бастионов. По карте не все понятно.

– А! Тогда ясно… что ничего не ясно.

Ясно стало потом.

Действительно, бывший шестой бастион в отличие от седьмого был неряшливо огорожен где современной бетонной стеной, где остатками древней известняковой кладки, странные проемы в которой местами тоже были заделаны свежим цементом. На отдельных участках прямо по старинной бутовой стене были нагромождены плиты из железобетона. А сверху до кучи еще и колючая проволока на стойках, загнутых вовнутрь.

Все по-взрослому!

Мы прошли по всей длине этого мрачного памятника надругательства над седой стариной и вдруг неожиданно в широкой нише обнаружили обычную деревянную дверь, вляпанную в совершенно обывательский заборчик из досок, выкрашенных когда-то половой краской. Понятное дело, сейчас облезлых до безобразия. Весь этот кошмар был затейливо декорирован чудовищно кривым деревом абрикоса, растущим снаружи справа от двери, густая крона которого живописала своей экзотичностью весь ужас сего архитектурного ансамбля. Нивелировала, так сказать, вопиющую убогость бытия местных аборигенов, если таковые вообще здесь имелись.

– Похоже, пришли, – сказал Аниськин. – Кажется, я понял, что это за адрес.

– И что ты понял?

– Прошу любить и жаловать – служебная жилплощадь ВМФ. Мини-общежитие, иными словами. Для персонала воинской части.

– Вон оно что! Так здесь же… сарай почти.

– Какая часть, такая и общага.

Дверь оказалась открытой.

И вела она не в дом, как ожидалось, а во внутренний дворик, залитый по грунту ноздреватым бетоном. Сверху на растяжках густо разросся очень старый виноград, даже без листьев создающий сумерки в этой «грусти мира». По периметру – миниатюрные мазанки из оштукатуренного известняка, одна на другую не похожа. На татарский манер: кухня-предбанник и одна-две жилых комнаты без запасного выхода. На вид – все коробки нежилые: где двери заколочены крест-накрест, где окна разбиты, где вообще стенки обрушены наземь.

Кроме одной коробки.

Той, что пряталась в самой глубине двора: там горел свет на кухне и слышно было, как гундосит телевизор.

– Встань ко второму окну, – шепнул Аниськин. – Если кто оттуда прыгнет, сразу бей в жбан. Не стесняйся. Умеешь хоть?

– Чего?

– Бить!

– Не знаю, не пробовал.

– Дал бог напарничка. Пошел! Да тише ты… пригнись.

Сам он открыто подошел к кухонной двери и вежливо в нее постучал.

Еще раз.

После третьего постукивания внутри раздался неразборчивый женский голос, по интонации и экспрессии которого хоть и с трудом, но можно было угадать что-то похожее на: «Кого там черти принесли? Вот сейчас выйду, отделаю сковородой. Ходит тут пьянь всякая, потом у людей лифчики с веревок пропадают. Сталина на вас нет…»

Впрочем… я мог и ошибаться: тема Сталина явно навеяна от нашего завхоза…

Аниськин, стоявший ближе и слышавший лучше, тем не менее продолжал вежливо вести свою светскую беседу:

– А скажите, уважаемая, Геннадий не дома ли сейчас?

Ага. Стало быть, у Кролика есть еще и человеческое имя! А интересно, какая у него фамилия? Наверное – банальный Зайцев. Или Зайченко…

Пока я гадал на кофейной гуще, абонент выдавал Аниськину очередную порцию необоснованных возмущений, разборчивость которых перестала мною идентифицироваться.

– …сам полюбуешься на эту тварь!

Это я расслышал, так как перед Аниськиным распахнулась все же дверь с предложениями посетить сей мир в его минуты роковые. Мой напарник исчез внутри, а я приник к грязному стеклу жилой комнаты, пытаясь хоть что-нибудь высмотреть. Ничего не видно. Только второе окно в стене напротив. Отсвечивает и слепит. Сама комната – в темной зоне.

– Студент!

Я вздрогнул.

Аниськин, совершенно не таясь, выглядывал из-за входной двери.

– Ты чего орешь? – сделал я «страшные» глаза.

– Нормально все, пошли.

Внутри такая же убогость, как и снаружи.

Даже не нищета, а просто… свинство кругом. Неужели трудно просто подмести пол? И стены отмыть от копоти? И шторы выстирать, чтобы вернуть им изображения ромашек на зеленом фоне? А точно там ромашки?

Как может народ так опускаться?

Слегка пьяная тетка внушительных размеров вызывающе рассматривала непрошеных гостей, уперев руки в сальные бока и раскачиваясь из стороны в сторону по все увеличивающейся амплитуде.

Ну и неряха!

Вот такие громче всего и верещат о своей бедности и незавидной судьбе. Мечтая, наверное, чтобы кто-нибудь еще более несчастный убрал за ними их фекальные образования да шторки постирал. Самим же… западло!

Тьфу ты! Со зла снова феня из меня поперла. Хорошо, что Аниськин мои мысли не слышит. Вон стоит в дверном проеме и… улыбается. Однако! Впервые вижу его таким веселым. Вчера не считается – там он был в образе приставучего бомжа и лишь притворялся веселым…