Опустошение Баала - Гай Хейли Страница 25

Никто не ответил на этот вопрос.

— Тогда скажи мне вот что: падет ли Кадия? — спросил Данте.

— Я не знаю, мой господин, — ответил Мефистон. — Великая орда еще не явилась. Я не могу доверять этим видениям. Там, где дело касается грядущего, сложно разглядеть истину. Можно узреть будущее, которое не произойдет никогда, и в последнее время случались намеренные попытки исказить наше предвидение. Подобные картины обманчивы даже в лучших обстоятельствах. А вмешательство ксеносской ведьмы заставляет сомневаться в них еще сильнее. Это может быть уловка врагов, предназначенная ослабить наш дух.

Корбуло шагнул вперед. Хотя он не был истинным псайкером, часть предвидения Сангвиния коснулась и его, и его ночи терзали темные сны.

— Небо падет, и голос, говорящий во злобе, провозгласит: «Рок! Рок! Рок!»

— Ты цитируешь Свитки Сангвиния, — сказал Данте.

Корбуло поднял на Данте и Мефистона измученные глаза.

— Да. Но я видел это. Я вижу это уже многие годы. Я слышал голос, исходящий с неба.

— Может, твои предчувствия происходят скорее из мрачных размышлений, нежели от предвидения, — предположил брат Беллерофон.

— Я — Сангвинарный жрец, Беллерофон. Я способен понять разницу. Я долго малодушно приписывал терзающие меня образы дисбалансу телесных жидкостей — возможно, в результате незначительного сбоя в гормональной системе ангельских даров. Но в этом отношении меня ничто не беспокоит. Я не раз проверялся. Нет, предвидение исходит от нашего владыки. Великого Ангела. Я разделяю его проклятье.

— Ты не один, Корбуло. Мне являлось то же самое видение, — тихо произнес Данте. — Перед тем, как мы получили сообщение Астората с Диамора. Голос, провозглашающий рок.

— Значит, увеличивается вероятность этих событий, — просто сказал Мефистон.

— Если так, — сказал Рацелус, — то грядет больший ужас.

— Что именно? — спросил Данте.

— Я не знаю, — ответил Мефистон. — Небо рухнуло. Око Ужаса разверзлось неизмеримо.

— Абаддон намерен двинуться на Терру — спустя столько времени, — сказал Беллерофон.

— Боюсь, этим все не ограничится, — сказал Мефистон. — Это — самый отчаянный ход Великого Врага за десять тысяч лет. Их планы ужаснее, чем штурм Тронного мира. Они связаны с Оком.

— Но как? — спросил Ордамаил.

Мефистон покачал головой:

— Я не знаю.

— Хорошо же! — раздраженно бросил Инкараэль. Его серворуки дернулись.

— Сожалею, но должен сказать, что и это не все. — Мефистон холодно взглянул на мастера кузни. — Далеко не все.

— Тогда говори! — сказал Аданисио.

— Последнее услышит один Данте, и никто больше.

— Если это составляет новый фактор риска, все владыки ордена должны быть в курсе, — возразил Аданисио.

— Пусть Владыка Смерти хранит молчание, Аданисио, — вмешался Данте. — Зайди ко мне позже, Мефистон. Я решу, кто должен что знать, если это может подождать.

— Может, мой господин, — сказал Мефистон. — Я хотел бы прежде отыскать подтверждения.

— Хорошо. А пока — дай мне сообщение мастера Литера, Рацелус.

Советник Мефистона протянул футляр со свитком:

— Это короткое сообщение. Передав черные вести, Асасмаэль говорил об усилении аномальной психической активности вокруг места раскопок Адептус Механикус на Аметале. Боевая группа понесла потери, и он запрашивает подкрепление.

Рацелус поднял футляр, но Данте вскинул руку:

— Скажи, что подкрепления не будет. У нас нет ни единого лишнего воина.

— Да, мой господин, — сказал Рацелус, убирая свиток.

Данте оглядел своих воинов, заглянув в глаза каждому.

— Никто из вас не должен упоминать об этом в присутствии любого другого ордена. Надеюсь, это ясно?

Воины кивнули.

— Если кто-то из них откроет свои видения, не упоминайте о ваших. Для защиты нашей родной системы нужен каждый воин.

— Мой господин, — начал капитан Зедренаэль из Восьмой роты. — Если Кадия падет… — Он не договорил, оставив намек висеть в воздухе.

— Я не оставлю Баал, — произнес Данте. — Если Баал падет, весь север сегментума Ультима будет открыт для набегов флота-улья Левиафан. Если новости о грозящей Кадии опасности распространятся, половина братьев пожелает уйти, сочтя защиту Империума главной заботой. Половина пожелает остаться, поскольку, как и я, они боятся того, что может случиться с севером Галактики, если Левиафан прорвет нашу оборону. Мы не можем вести две войны сразу и победить. Мы можем проиграть обе, если разделим силы.

— Если вы прикажется им остаться, будет легче.

— Этого невозможно, брат Беллерофон, — твердо возразил Данте. — У меня нет власти над ними, кроме принятой ими по собственной воле, а это слишком неверный фундамент. Я должен завоевать право приказывать. — Данте нахмурился в задумчивости, углубляя морщины многих веков. Когда он заговорил снова, его голос звучал уже увереннее: — У нас есть возможность уничтожить одно из величайших зол нашей эры — здесь, на Баале. Если мы отклонимся от этого курса, если половина наших братских орденов уйдет, а другая останется — мы не выиграем ничего и потеряем все. Таково решение, именем Сангвиния. Клянусь Кровью, эти приказы будут исполнены. Любой, кто откроет эти сведения нашим братьям, предстанет перед моим судом.

— Да, мой господин, — откликнулись космодесантники.

— А теперь, мои библиарии, возвращайтесь к своим делам. Мефистон, зайди ко мне завтра перед военным советом и расскажи все, что должен, — мрачно распорядился Данте. — Командиры Ангелов Обагренных были терпеливы. Не следует больше задерживать их почести нашему ордену.

Повинуясь приказу Данте, двери распахнулись, и в зал хлынул гимн. Слова пели о триумфе, в который не верил ни один из присутствующих.

Данте сделал приглашающий жест, и кастелян Зарго из Ангелов Обагренных вошел в зал.