Видок. Цена жизни  - Григорий Шаргородский Страница 25

– Не стану, – мобилизовав все внутренние силы, с достоинством ответил мой друг. – Конечно, после того как ознакомлюсь с соответствующим приказом генерал-губернатора.

– Естественно, Алексей Карлович, – одобряюще кивнул Бренников, отчего Леха зарделся аки красна девица.

Ничего, привыкнет.

Сразу после этого Бренников начал раздавать приказы:

– Филимонов, – обратился он к уряднику, – оставь здесь пару казаков, пусть проследят за погрузкой тел.

– Мы покойников таскать не уговаривались, – нахмурился строптивый казак.

– От вас этого и не требуется, – недовольно поморщился Бренников и добавил чуть тише, но так, чтобы казаки услышали: – То обысков они проводить не хотят, то брезгуют к мертвякам прикасаться, право слово – не казаки, а кисейные барышни какие-то.

Как ни странно, явно хорошо расслышавший сказанное урядник не стал лезть в бутылку и даже как-то смутился, что ли.

Или мне это показалось?

– Игнат Дормидонтович, разрешите вернуться на базу? – все же решил обозначить мое верховенство следователь.

Похоже, он заметил, что меня слегка озадачила его бурная командная деятельность.

– Думаю, нам здесь больше делать нечего. Возвращаемся, – подыграл я Брениникову и жестом предложил Лехе забираться на заднее сиденье паромобиля.

Вернувшись на базу, мы подняли документы и действительно нашли в предписании генерал-губернатора пункт, касающийся возможности передачи нашему отделу расследования происшествий, имеющих отношение к тем самым дурманящим зельям.

Леха сразу приободрился, сделал выписку и, решительно вздохнув, отправился воевать с Матюхиным. А вот мне предстояло решить, куда поехать – домой или в «Русалку». Разумнее было бы сейчас выспаться, но простым сном напряжения последних дней не снять. Так что я отправился на встречу с Глашей.

«Русалка», как обычно в это время, светилась, словно новогодняя елка. Из открытых окон доносились музыка и смех девушек. Кто-то из гостей пытался надругаться над слухом окружающих мерзким исполнением популярного романса.

Каюсь, не удержал я свой болтливый язык и в подпитии рассказал Глаше о таком страшном оружии массового поражения, как караоке. Она издевалась надо мной три дня и все-таки уговорила заказать в Омске десяток пластинок с минусовками. Для этого пришлось обращаться к музыкантам Омского оперного театра. Они и наиграли под запись несколько модных мотивов. Тексты распечатали на картонках.

Вот теперь каюсь и страдаю. Бог с ними, с этими пьяными боровами, они и без моих новаторских идей горазды орать во все горло. Хуже то, что влюбившаяся в караоке Глаша не обладала ни слухом, ни голосом.

Ну вот как можно разговаривать столь милым и мелодичным голоском, а петь словно кошка, которой на хвост наступили?

К моему несоизмеримому счастью, когда я устал притворяться и изображать умиление от ее вокала, Глаша быстро все поняла и больше при мне не пела. Но вдали от моих ушей и в качестве бизнеса для заведения она так гоняла пластинки, что месяц назад мне пришлось заказывать еще одну партию записей в пяти экземплярах.

«Русалка» уже давно получила статус элитного заведения, и случайных людей здесь не водилось, а собирались исключительно чуть подпорченные сливки топинского общества. И все же у меня не имелось ни малейшего желания встречаться с кем-либо из гостей. Благо была возможность этого не делать.

Подогнав паромобиль к воротам хозяйственного двора борделя, я коротко нажал на рычаг клаксона. Местный завхоз – седоусый Харитон – быстро открыл створки, давая мне возможность заехать внутрь.

– Скажи хозяйке, что я здесь, – приказал я старику, а сам по служебной лестнице направился в будуар Глаши на втором этаже здания.

Каждый раз во время посещения «Русалки» в моей голове вертелись мысли о тех, кто здесь обитает. Чрезмерный романтизм и наивность взглядов на жизнь чужды мне по определению, и пропитанная цинизмом душа так и не отмякла в теле восторженного юноши. Но при этом воспринимать местных жриц любви с презрением – ну никак не получалось. Не знаю как там, в местных Америках и Европах, но наши ночные бабочки имели очень крепкие коготки, которыми цеплялись за жизнь изо всех сил, не отвлекаясь на самобичевание и терзания по поводу осуждения окружающих. Другие в этой ситуации попросту не выживали – быстро спивались и угасали.

Наряду с украшениями местные красавицы носили тонкие стилеты на подвязках, а после моего совета еще и острые заколки в волосах. Почти все были способны на убийство ради защиты своей жизни. И несмотря на свою профессию, принципиальности и своеобразной гордости у них было больше, чем у любой добропорядочной матроны. Звучит странно, но это так. Именно за все вышесказанное я всех их уважал, поэтому помогал и защищал. Причем, что бы там ни думали обыватели, совершенно бескорыстно. На данный момент «Русалка» являлась акционерным обществом во главе с генеральным директором Глафирой Тимофеевной Рябининой. От этих самых акционеров я получал нечто более важное, чем деньги: информацию.

Долго тосковать в будуаре мне не пришлось. Хоть Глаша и не смогла тотчас покинуть гостей, но забежала Ласточка, она же Дуня Зыкина, принесла ужин. Стрельнув в меня глазками, девушка убежала. Большего она позволить себе не могла – хозяйка в отношении меня была ревнива до одурения.

Глаша прибежала минут через десять и с порога радостно заявила:

– Есть новый рекорд!

Благодаря нашему общению ее словарный запас значительно расширился, как и мировоззрение. Да и сама бордель-мадам в последнее время полюбила чтение. Суть ее возгласа вполне понятна, так что я ограничился лишь вопросительно поднятой бровью.

– Тысяча двести! – выпалила Глаша.

– Ого!

– Единовременно! – выдержав эффектную паузу, добавила девушка. – И триста рублей ежемесячного содержания.

– Вот ведь людям деньги некуда девать, – проворчал я, но больше для проформы.

Меня самого забавляла эта игра. Несмотря на то что все знали, что девушка под моим покровительством, топинские сластолюбцы все еще пытались соблазнить Глашу деньгами и различными посулами. Кто-то предлагал ей весомые суммы за ночь, а некоторые, как нынешний претендент, сулили место содержанки. Можно, конечно, тешить себя мыслью, что она не изменит мне ни за какие деньги, но это смешно. И дело не в принципиальности сибирской гетеры, а в том, что даже сейчас ее доход как основной собственницы борделя составлял больше пятисот рублей ежемесячно.

– Ты считаешь, что я этого не стою? – притворно надула губки Глафира Тимофеевна.

– Не говори глупостей. Человек стоит ровно столько, во сколько сам себя оценивает. Уверен, это не меньше миллиона.

Не знаю, чему она так обрадовалась.

Пронзительно взвизгнув, девушка запрыгнула на меня, сбив на кровать и навалившись всем телом. С разбегу это получилось довольно весомо, но говорить ей об этом я не собираюсь. Да и вообще посторонние мысли организованно покинули мою голову.